Фальшивые московские сказки
Шрифт:
– А вам зачем? – кофе Марина уже допила, и у нее появилась почти физическая потребность уйти из этой неправильной квартиры и от ее неправильных обитателей.
– Интересно. Я хочу стать частью сообщества «Сталинского-7».
Почему-то Марина отметила, что Дарья сказала «я», а не «мы». А как же муж? Или как обычно в семье главная женщина?
– Ксения Андреевна Серикова, третий этаж, квартира двадцать восемь, – ответила Марина. – Извините, мне пора. Очень рада была познакомиться.
– Да, конечно, – красные губы Дарьи расплылись в фальшивой улыбке, – я провожу вас.
Можно подумать, эта квартира была таких размеров, что требовалось кого-то провожать. Дверь в одну из комнат была
– До свидания, Мариночка, – пропела вдруг оказавшаяся рядом Дарья и почти вытолкнула Исаенко за дверь.
От такой поспешности Марина несколько оробела и даже не сразу поняла, что автоматически прихватила с собой корзину с печеньем. Ну и ладно… Все равно эти люди печенье не едят – в этом Марина была уверена на сто процентов. Исаенко обитали ровно этажом выше новых жильцов, так что лифт Марина вызывать не стала, а пошла к лестнице. Как только она открыла дверь, то сразу услышала шаркающие шаги, а потом почувствовала запах пота, залежалого белья и лекарств. За запахом появился сгорбленный старик в потертой куртке, растянутых на коленках штанах и стоптанных ботинках, в руках у него была авоська с алюминиевыми банками. Проходя мимо Марины, старик стрельнул в нее неожиданно живыми и светлыми зелеными глазами.
– Здравствуйте, Алексей Викторович, – кисло сказала Марина.
– Да пошла ты, овца размалеванная, – огрызнулся старик и продолжил подниматься.
Марина дождалась, пока шарканье стихнет, и только после этого поднялась на свой этаж.
А в квартире тридцать три после ухода Марины Исаенко стали происходить поистине необычные вещи. Блондинка в красном халата закрыла за Мариной дверь и крикнула:
– Томас Иваныч, все!
В тот же момент на квартиру на мгновенье опустилась тьма, а потом это уже оказалась совсем другая квартира. То есть это-то как раз и была квартира тридцать три ровно в том виде, в котором она принадлежала бывшим жильцам – потертые обои из конца восьмидесятых, старая советская мебель с ностальгическими стенкой и сервантом. Минималистическая кухня стала совершенно обыкновенной старой кухней с голубыми пластиковыми шкафами, а кресло, в котором сидел Томас Иванович, из стильного кожаного превратилось в кресло с деревянными ручками. На полу в комнатах был поцарапанный паркет, на кухне и в коридоре – линолеум в цветочек. Не изменились только Дарья Салтыкова и Томас де Торквемада. На ней был все тот же красный шелковый халат, а на нем – костюм в полоску. Де Торквемада сел за стол, на газовой плите засвистел чайник, Дарья налила кипяток в чайник с заваркой.
– Какая отвратительная особа, – заметил де Торквемада.
– Томас Иваныч, а вас в ней что-то конкретное отвратило? – в голосе Дарьи проскользнула ирония.
– Да нет… – несколько рассеянно ответил де Торквемада. – Общее впечатление.
Еще в самом начале их совместной работы Дарья стала называть его «Томас Иванович» на русский манер, поначалу де Торквемаду это чудовищно раздражало, но со временем он смирился. И даже иногда сам так к себе обращался. В конце концов, бытие определяет сознание. Кто так сказал? Ах да, Карл Маркс 1 . Томас Иванович всегда искренне сожалел, что в ад его отправил не он, а кто-то другой.
1
Карл
Чай по мнению Дарьи уже заварился, и она налила себе чашку. Томасу Ивановичу она даже не предлагала, потому что тот именовал чай непонятной жижей и категорически отказывался его употреблять.
– Редко встретишь человека, – заметил де Торквемада, – который внешне соответствовал бы всем канонам привлекательности, но при этом был бы настолько отталкивающим.
– Отталкивающая или нет, – Дарья отхлебнула чай, – но для девочки из провинции устроилась она отменно.
– Это да, – кивнул де Торквемада. – Но меня больше интересует Серикова с третьего этажа.
– Ой, – Салтыкова вздохнула, – да небось обыкновенная городская сумасшедшая: живет с кошками, лепит горшки, пишет на телевидение, чтобы привлечь к себе внимание. Я больше, чем уверена, что как раз у нее в квартире никаких привидений и нет.
Де Торквемада откинулся на спинку старого стула, заскрипевшего от его резкого движения, и скрестил руки на груди.
– Дария, а что вы знаете о привидениях?
Томас Иванович называл ее «Дария». Ей это не нравилось, но она привыкла, впрочем, как и он привык быть «Томасом Ивановичем».
– В смысле? – спросила Салтыкова.
– Ну как по-вашему, что они из себя представляют?
– А что по-моему то? Это те, кому не дали отправиться в ад или в рай. Как будто мое мнение отличается от того, что есть на самом деле.
– Да, – кивнул де Торквемада, – это так…
– Ой спасибо, – кивнула в ответ Салтыкова.
Томас Иванович, казалось, не заметил ее издевательской ремарки.
– … но ни один призрак не задерживается на земле по собственной воле – всегда есть кто-то, кто заставил его остаться.
– И что?
– В этом доме со слов Гермеса находится не один призрак. Мы с вами пока их не видели, но у меня нет особенных причин сомневаться в словах господина Трисмегиста. Должен быть кто-то, кто заставил всех их собраться именно здесь.
– А почему именно кто-то? – Салтыкова поставила чашку на стол. – Может, это какая-то вещь?
– Вещь? – с сомнением переспросил де Торквемада. – Никогда не слышал о таких вещах.
– А у вас кругозор ограничен костром и вашей любимой «Ave Maria» 2 . Ничего удивительного, что вы не слышали об оберегах и закладах.
2
Молитва «Аве Мария» (лат.).
– Обереги и заклады могут удержать столько душ в одном месте? – де Торквемада скривился.
– А почему бы и нет? – Салтыкова подперла голову рукой.
– Я полагаю, у нас назревает пари, – заметил Томас Иванович.
Ловить демонов и ведьм совсем не так увлекательно, как может показаться. Особенно, когда это делают не какие-нибудь восторженные неофиты с горящими глазами, а демон и ведьма, которых заставили отрабатывать грехи. В том, чтобы отправлять в ад бывших коллег по цеху, удовольствия маловато, да и надоедает это занятие. Чтобы хоть как-то разнообразить грядущую вечность на службе у Трисмегиста – триста восемьдесят три тысячи лет для де Торквемады и скромные на этом фоне пять тысяч лет Дарьи Николаевны Салтыковой – стали заключать пари на то, кого же именно они в итоге поймают. Спорили на годы службы, хотя это было достаточно бесполезно, потому что Гермес Трисмегист эти пари в последнее время признавать перестал. Но привычка спорить за триста лет совместной работы уже выработалась, и отказаться от нее было не так просто.