Фанатизм
Шрифт:
Вошла Наташа с новой статьей, но я была не в силах отвечать. Потом вдруг подумала о том, что письмо может исчезнуть.
«Хочется рассказывать тебе о чем-то. Обо всем. Долго и подробно. Но не уверен, что тебе это интересно. Уверен только в том, что прошлое позади. Прошлое – со всей нашей компанией, с нашими вечеринками, с моими надеждами. Сейчас я живу совсем другой жизнью. Дорогая моя Соня, прошу тебя, не рассказывай
Все. Это был конец сообщения.
Он не рассказал ничего и попросил не рассказывать никому. Мне даже показалось, что какие-то строчки выпали. Я закрыла почту и снова открыла, письмо было на месте, в прежнем виде.
Так о чем он хотел мне рассказать? И зачем вообще написал мне? Я была растеряна и счастлива. Взялась писать ответ, начинала несколько раз и стирала.
В конце концов, получилось всего одна строчка: «Рассказывай обо все. Мне все интересно. Рада, что твоя новая жизнь удалась. Пиши. Соня».
Он отрезал прошлое, а меня не отрезал. Он обо мне помнил. Этого было вполне достаточно для счастья!
В один миг все изменилось. Мутная, грязная, душная весна вдруг стала чистой, прозрачной, душистой. Бусыгин кривился – снова произошло какое-то убийство, расследование которого «выносило ему мозг». И я понимала, что даже то, что когда-то касалось Горчакова, было для него всего лишь очередным, рядовым, ничем не примечательным, отнюдь не уникальным случаем. И сам Горчаков был для него всего лишь фигурантом какого-то дела.
А я ждала ответа. Ждала с таким нетерпением, что спазмами сжимало горло, и обычные слова произносились с хрипом. На следующий день к вечеру пришло новое сообщение.
«Если я стану рассказывать о здешней жизни, ты заскучаешь, милая Соня. Фру Марта живет в четырехэтажном особняке недалеко от парка Вигеланна в Осло. Два нижних этажа занимает ее галерея, а третий этаж – живой художник, то есть я. Район очень красивый, воздух чистый, еда вкусная, я даже поправился.
Недостаток в том, что все еще зима. Настоящая полярная ночь. Конечно, не такая, как в северных губерниях, но мне кажется, что самая настоящая. Сумрачно. Тускло. Повсюду искусственное освещение.
Людей мало. Это тоже странно. Центр города почти пуст даже в уик-энды. Я ездил на машине через туннель в Берген – гулял по Ганзейской набережной и по рыбному рынку (не смейся) и там мне казалось живее.
Природа очень красива.
На авто, которое она мне отдала, я объехал почти все побережье, все фьорды. Я могу так теряться на целые недели – ночую в отелях, рисую, снова еду, но потом я возвращаюсь к ней, и она рада моему возвращению.
В особняке часто бывают гости – многие говорят по-английски, бывают и русские. Марта любит такие тусовки.
Ты еще не заскучала? Я живу здесь очень мерной, спокойной, свободной и простой жизнью. Никаких рекламных макетов, никаких жестких сроков, никаких претензий заказчиков. Я пишу – для себя. И совсем не думаю о будущем.
Но все еще зима, Соня. Марта говорит, что летом будет много солнца. И я боюсь только одного, что постоянный свет окажется тяжелее постоянного сумрака.
Все-таки расскажи о себе. Как дела на работе? Как твой друг (и мой друг) Бусыгин? Нашел ли он того, кто убил Ирину?»
На этом письмо заканчивалось. И прочиталось мне в нем совсем не то, что было написано. Прочиталось, что он спасается от жизни с фру Мартой, гоняя на машине по побережью, что в этой свободной жизни он несвободен и несчастен, что он нашел там себя другого – и не доволен собой другим.
И горько, и радостно было от этого письма. Но появилась надежда – увидеть его снова, увидеть его холодные пейзажи. Да и сами письма стали для меня таким событием, что заполнили всю мою жизнь.
Не было сил видеть Бусыгина. Но не видеть – значило бы указать ему на дверь. Я не указывала, молчала, думала о своем, и это молчание становилось невыносимым.
26. ОБЪЯСНЕНИЕ
Я и тогда знала, что даже такой ерунды не смогу написать никому другому, что никто другой не может быть на месте Горчакова, несмотря на то, что с ним у меня ничего не было, а с другими – было. Так «ничего» стало важнее «всего», а «все» стало «ничем».
– Мне кажется, нам нужно отдохнуть друг от друга, – сказала я Бусыгину.
Не сказала, выдавила – по слогам, со скрипом. Его отшатнуло от чашки кофе.