Фанатка: до взлета
Шрифт:
— Езжайте, парни, я сам ее привезу.
Прекрасно понимая, что происходит, даже раньше, чем это дошло до меня самой, парни не стали задерживаться. Когда гримерка, наконец, опустела, вдруг резко стало как-то тихо, и эта тишина гранитной плитой давила на голову, мешая связно соображать.
Леонид опустился на диван напротив меня и закурил. В его взгляде не было удивления, будто он каждый день видел меня пьяной. Остановил взгляд на моей футболке с мультяшным рисунком и затянулся.
— Что ты творишь? — без интереса в голосе спросил он и тяжело откинулся на спинку кресла, продолжая
Я не стала отвечать — сам прекрасно знает. Вместо этого сделала пару глотков пива. Леонид тут же отобрал у меня бутылку и поставил в сторону.
— Я не хочу быть с тобой, — снова заговорил музыкант.
— А с кем? — Боже, как наивно прозвучало вот это мое «А с кем…?» Да какая, к черту, разница, с кем? Главное, что не со мной…
— С фанаткой вот на этом самом диване, — напомнил Леня с вызовом и для пущего эффекта похлопал ладонями по сидению. Но я сделала вид, что для меня увиденное неделю назад не имеет значения.
— Но ты же не с фанаткой? — если Филатов хотел меня сейчас оттолкнуть, то у него это не получилось. Я готова идти ва-банк, чего бы мне это не стоило.
— Разве ты не фанатеешь от меня? — самоуверенно, серьезно. Вот только уже не страшно.
— Нет, — честно ответила я после короткого раздумья. — Я тебя люблю.
Я это сказала. Я это сказала?! Слова вырвались сами собой, будто так и должно быть. Закрыла глаза, ожидая ответного признания.
— Это ни к чему, — вопреки мечтам были его слова.
Голос грозный, будто напугать меня хотел, но, как ни странно, этот тон меня ни капельки не испугал. Оказывается, алкоголь действительно придает храбрости!
— Все равно я тебя люблю, — повторила тверже, уверенней, с напором.
Мужчина затушил сигарету о пивную крышку и подошел ко мне. Я без страха смотрела на него, следила за каждым его движением и пыталась понять, что он сделает — сразу выгонит или, как в прошлый раз, сначала поцелует и только потом выгонит?
Леня склонился надо мной и руки по бокам от меня поставил, не позволяя даже шелохнуться и тяжело выдыхая сигаретный дым прямо мне в лицо. Думал, что я стану вырываться? И в мыслях не было! Только выдохнула от внезапно нахлынувшего возбуждения.
— Пожалуйста, — одними губами.
Я так и не поняла, кто из нас первый потянулся за поцелуем. Грубым, холодным, колючим поцелуем с горьким привкусом никотина. Почти бессознательно подняла ладони и погладила любимого человека по щекам, наслаждаясь прикосновением к такому желанному телу. Обвила его шею руками, чтобы не отстранился, а он еще сильнее сжал меня в спинку кресла. Всем телом, и я задрожала от ставшего невыносимым напряжения. То ли так действие алкоголя, то ли близости любимого человека, но я вся превратилась в сплошной комок нервов. В памяти были свежи ощущения после того, как Леня выгнал меня из своего номера, будто бы это было не несколько недель назад, а сегодня ночью. Я не могла уснуть, не могла спокойно соображать и реагировать на его присутствие, потому что желание принадлежать ему всем телом, каждой своей клеточкой стало совсем невыносимым. Если он снова отойдет от меня хоть на шаг, я точно умру! И чтобы не дать ему передумать, стала целовать его шею, плечи, крепко хватаясь
Музыкант вдруг резко задрал кверху мою футболку и, глухо застонав, сжал руками грудь, от чего меня едва током не шибануло. И если это и есть маленькая смерть, которую восхваляют французы, то я готова умирать в этих руках снова и снова. Дикое, страстное желание принадлежать Лене сконцентрировалось тугим узелком внизу живота. Оно дрожало внутри меня, вибрировало, заставляя и без того затуманенный алкоголем разум забыть обо всем, кроме этого взрослого, сильного мужчины рядом.
Нет, он не отступит. Теперь не отступит. Не в этот раз.
— Девочка… красивая, сумасшедшая девочка… — шептал он между поцелуями. — Ты хоть понимаешь, что я уже не мальчик?
Ответить я не смогла, всю себя отдавая на власть невыносимой чувственности, откровенно наслаждаясь тем, как наши зубы стучали друг о друга, языки переплетались, ощущала, как плавилось мое собственное тело от прикосновений его губ, и жадно изгибалась в ожидании сама еще не понимая чего. Мне ревностно хотелось довести Леню до такого же состояния, в котором пребывала сама. Чтобы и он так же нетерпеливо хватался за меня и лихорадочно целовал куда придется, наслаждаясь прикосновениями губ к моей коже…
И все же Леня видел мою неопытность, понимал, что я уже на грани. Шепча на ухо виноватые признания, он потянул в сторону дивана, продолжая целовать и прижимать к себе. Его близость и понимание, что теперь он точно не прогонит и не уйдет — вызывали внутри меня бешеный восторг, и мурашки вдруг прекратились, уступив место тончайшему, звенящему напряжению, сконцентрировавшемуся в самом низу живота, там, где Леня сейчас сжал пальцами так больно и так остро, что я едва сознание не потеряла от той волны незнакомых и таких приятных ощущений.
Пронеслась колючая мысль, что вот так же он был и с той журналисткой — там, в другой гримерке, на другом диване, так неприятно похожим на этот. Но вот Леня коснулся губами моего живота, и я едва не задохнулась от новых ощущений. Этих объятий я ждала всю жизнь, ради этого момента я жила.
Крепко обнимая Леонида, я чувствовала на себе вес его тела, ощущала его запах и трогала подушечками пальцев его кожу, и радовалась, что это реальность, моя реальность. А еще это счастье, самое настоящее счастье с примесью никогда не испытанного ранее удовольствия. И даже короткая боль, которую я внезапно почувствовала, не смогла вернуть меня на землю. Хотелось, чтобы это ощущение невесомости никогда не заканчивалось…
Но, к сожалению, финал приходит во всем, а в моем случае он слишком сильно ударил по больному — по моим чувствам.
Когда все закончилось, Леня смотрел на меня так, будто бы я была самым низшим существом, одноклеточным, паразитом, от которого не получилось вовремя избавиться. Разве можно так смотреть на людей? Но Филатов — звезда, ему все можно.
На душе сделалось гадко. От этого унизительного взгляда хотелось скрыться, но вместо этого я укуталась в Ленину рубашку и сжалась в комок на противоположном краю дивана, поджав колени к груди, словно побитая собачонка. Филатов молча надел штаны и закурил. Тишина между нами длилась долго. Слишком долго.