Фанфик Не имея звезды
Шрифт:
— Ваш ключ при вас? — вдруг спросил мастер чар.
— Обижаете, — покачал головой Ланс, доставая из внутреннего кармана нужную вещь. — Всегда ношу с собой.
— Я и не сомневался, — улыбнулся Флитвик и протянул руку. — Можно?
Герберт тут же вложил ключ в морщинистую ладонь. Филиус посмотрел на «маленького мерзавца» — как их называл Хагрид, потом провел ногтем и вернул юноше.
— Надеюсь вы помните наш уговор? — прищурился на какую-то часть гоблин.
— Никого не впускать, пока вас нет в замке, — чуть ли не откозырял Проныра.
— Лучше и не скажешь, — кивнул Филиус.
— Хахиефо фрюки я хвыуфил! — с набитым ртом, улыбнулся слизеринец.
— Браво, Герберт! — рассмеялся Флитвик. — Кстати, мистер Ланс, по замку уже ходят легенды о ваших концертах, а я так и не слышал, как вы играете на гитаре.
Проныра поперхнулся, потом простучал себя по груди, посмотрел на профессора и густо покраснел.
— Я... это... но... — потом юноша резко вскочил и гаркнул. — Один момент!
Парень, придерживая шляпу, сбегал в другой конец кабинета, где стояла подставка с футляром. Проныра снял его, расстегнул и вытащил на свет малышку. Она была все такой же, как и раньше. Шестиструнная красотка с ало-зелеными светящимися прожилками. Маглы, когда видели её, спрашивали где можно заказать такой дизайн, а Проныра только загадочно ухмылялся и отвечал, что надо знать места.
Проныра вернулся обратно, положил базу «талией» на бедро и перебрал струны. Он чуть-чуть подправил колки, на слух определяя настройку, потом снова прошелся по ладам и довольно кивнул.
— Леди и джентльмены! — выкрикнул он. — Слушайте и внимайте! За инструментом лучший артист Школы Чародейства и Волшебства, будущий артист самых больших театров, а так же пока еще не коронованный, но будет коронован как Король Рока — Геееееерберт Ланс!
И Проныра, зажав первый аккорд, начал играть. Сперва он исполнил самые любимые композиции. Порой это были рифы весьма известных гитаристов, а порой и композиции услышанные в переходах. Их играли студенты и простые уличные музыканты, но музыка тем и прекрасно — не важно кто играет, важно как, важно, чтобы в нотах были не только законы и правила, а душа.
Герберт, прикрыв глаза, все продолжал играть. Его единственный слушатель — старый, маленький волшебник с огромным теплым сердцем, Филиус Флитвик, откинувшись на спинку кресла, тоже опустил веки. С лица его спало напряжение, разгладились морщины на лбу и выровнялось дыхание.
Оба мага так и не видели, как потихоньку оттаивало окно, как языки пламени, недавно пребывающие в хаосе, вдруг обрели некоторую фигурность и принялись легонько танцевать. Не видели они так много, что происходило вокруг, но зато слышали еще больше. Слышали тихие ноты, и резвые переборы, веселые, а порой и лиричные аккорды самых старых и буквально новорожденных композиций.
Герберт терялся в музыке, растворяясь в ней полностью, отдавая себя без остатка. И в этот момент пропадал и несчастный Принц и непрошибаемый Уродец. Оба они растворялись, исчезали как утренний туман, давай шанс чем-то
Герберт Ланс играл на своей старенькой, разбитой гитаре, которая даже после ремонта была вся в трещинах и даже характерных дырках от пуль, но это его не волновало. Его не волновали тайны и загадки, маги и колдуны, твари и волшебные создания. Его даже не волновало кто он, откуда и куда идет. Его не заботило ровным счетом ничего. Важным было только шесть натянутых струн и десять бегущих по ним пальцев. Только это. Только в этом выражалась суть того, что так надежно укрывали Принц с Уродцем, дожидаясь момента, когда это можно будет вручить тому, кто не разобьет, уронив от страха.
Можно было бы сказать — «спустя столько-то времени», но это было бы ложью. Так как время тоже замерло, вслушиваясь в звуки музыки. Оно свернулось и уселось на колени юноше, замедлив свой бег, буквально испарив его. Нельзя было сказать слушаешь ли ты десять минут, двадцать, час или три. Да, впрочем, никто даже и не задумывался о нем — о времени.
Так что скажем так — в какой-то момент, Ланс все же перешел на собственные композиции. Да, они казались ему неполноценными, неоконченными, чуть уродливыми, но все же они были частью его и отказаться от них так просто, было невозможно. Да что там — от них и вовсе нельзя было отказаться.
И проныра заиграл. Играл он и «Прятки с листвой» и «Утренний сон» и «Седьмой день лета» и даже свой новый риф, который пока еще не слышал никто. Этот риф был не самым веселым, даже, пожалуй, самым лиричным из репертуара Ланса, музыка которого всегда отличалась позитивом и легкость.
Но эта композиция, это композиция была спокойной, размеренной и даже несколько философской. Композиция, в которой было так много всего, что было трудно подобрать название, но юноша справился. И теперь на бумаге с шифром (на самом деле — музыкальных записях) красовалось — «Последняя сигарета». Наверно это было самое глупое название, которое только можно придумать для такого рифа, но все же Герберт считал, что именно оно как нельзя лучше подходит к этой музыке.
И вновь — в какой-то ммоент музыка смолкла. Отзвучали последние тона, смолкли отзвуки и далекое эхо. Концерт был дан и закончен, а вместе с его концом, засыпал третий, ожидая того момента, когда ему уже не будут нужны ни Принц, ни Уродец. Заснул, погружаясь в прекрасные сны, не доступные больше никому.
Некоторое время в кабинете висела тишина, а Ланс с неподдельным волнением ожидал вердикта.
— Это определенно ваше, Герберт. Однажды, это признают все.
Ланс улыбнулся и кивнул головой. За окном уже смеркалось. В Луном свете мерцали кристаллики снега, отливая чистым серебром, и казалось, что Лес и опушка покрылись металлической пленкой, а может быть это и вовсе изделия ювелира-гиганта.