Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли
Шрифт:
Салауддин пил чай и молчал. Вообще-то он и сам думал так, но согласиться с чужаком ему мешала гордость и горская честь.
Потом пришелец улетал.
Салауддин уходил в дом, ложился рядом со спокойно дышащей женой и долго лежал, раздумывая над тем, что дает людям свобода, почему они отвергают старые обязательства и долги, чтобы обязательно повесить себе на шею новые, и куда более тяжкие.
6
В первых числах августа приехал двоюродный брат Салауддина Шахрат.
Они обнялись и поцеловались, хотя двоюродный брат
– Хорошо живешь, – сказал Шахрат, умело выдавливая темными пальцами из почетного бараньего черепа, который еще дымился, белые глаза. – Устроился не хуже Хасбулатова, хоть тот и не в пример богаче тебя. Где дети?
И сразу было ясно, что спрашивает он не о бегающих по двору девочках, а о сыновьях, которые так и не приехали в Чечню, чтобы сложить свои головы за Аллаха и шариат.
– У Самеда в Москве, – неохотно сказал Салауддин и, чтобы Шахрат понял правильно, пояснил: – Экономистами будут!
– Это хорошо, – сказал Шахрат. – Независимой шариатской республике нужно много денег. Я доложу.
Он облизал пальцы, вытер их о полотенце, которое терпеливо держала Эльза, и кивнул в знак того, что она может уйти.
– Твой отец, – сказал он. – Я знаю, ты давно не видел его. Но он стар и он плох, Салауддин. Ты не поехал жить в горы, тебе больше понравилось жить в России, рядом с этими хамами и алкоголиками. Отец не осуждает тебя. Но он болен, и он хочет попрощаться.
7
– Не езди, – попросила Эльза. – Не езди, Салауддин. Опасно ведь, посмотри телевизор – каждый день стреляют. Девочки еще маленькие, не езди, Салауддин.
И смотрела сухими скорбными глазами так, словно не на кухне они сидели, а стояла Эльза у маленькой свежей могилки, над которой уже устанавливали громыхающий железный памятник с полумесяцем наверху.
– Видно будет, – сказал Салауддин, и Эльза по непреклонности тона мужа поняла, что поедет он обязательно. Да и как не поехать, если отец наказал? Уж если Салауддину уже под пятьдесят, то отец его, Шакро, вторую половину восьмого десятка разменял. Если ему захотелось увидеть сына, с которым он последние годы обменивался только коротенькими, написанными корявым почерком письмами, то это его, отцовское право, которое ее Салауддин никогда не посмеет нарушить, пусть все горы превратятся в Ад, пусть идти придется по бритве моста Сират – все равно Салауддин поедет и пройдет по этой бритве, как бы ему ни
Эльза вздохнула и, оставив мужа наедине с его мрачными мыслями, пошла на двор, где нетерпеливо гоготали гуси и трясли своими гребнями индоутки.
Заботы не отменяют вечерних чаепитий, а тут еще и Шахрат уехал в Царицын по своим или дудаевским делам, ведь приехал он с диаспорой разговаривать как личный представитель Дудаева, и это значило, что ему было о чем говорить. Живущие в области чабаны родственников принимали охотно, знали, что несладко в горах, особенно если там сплошные зачистки идут, а вот в финансовом плане борцам за независимость помогать не желали, да и детей своих на войну старались не отдавать. Туда ведь и с Царицынской области федералы призывников отправляли, возьмет ребенок в руки автомат, как потом соседу в глаза смотреть, у которого цинковый гроб и плач на всю улицу?
Вечером Салауддин Баймиров еще только заваривал чай, а пришелец уже топтался у крыльца. На что Салауддин был озабоченным, но пришелец казался еще более хмурым. Заботы у него были, большие заботы, хотя, казалось бы, какие заботы могут быть у порхающей в небесах птички, у ангела небесного, который если кому и подчиняется, то никак не меньше чем Джабраилу или Мусе.
– Поедешь? – после первого бокала чая спросил зеленокожий.
Теперь он смотрел на Салауддина с какой-то надеждой, глаза у него, и без того бездонные, совсем темными стали, а маленького плоского носа и видно не было.
– Конечно, поеду, – сказал Салауддин, хотя еще утром пришел к противоположному выводу и никуда не собирался. Но одно дело – решить что-то для себя, и совсем другое – показать чужаку, что ни во что свой сыновний долг не ставишь.
– Это хорошо, – удовлетворенно сказал пришелец. – Это очень хорошо. Поможешь?
– Случилось что-нибудь? – спросил Баймиров, сомневаясь, что в этом чужом и непонятном ему мире он сможет чем-то помочь пришельцу. В этом мире себе и родственникам помочь невозможно было, чужой, совсем чужой стал мир!
– Друг у меня там сидит, – печально сказал зеленокожий и отставил в сторону бокал с чаем. – Он в горах цветы собирал, ну, его местные и прихватили. Сначала по горам таскали, а потом старику, что в горном ауле живет, отдали. Вдруг родственники найдутся, и старику с выкупом повезет. Вот она, ваша свобода. Свобода в клетки сажать и торговать людьми, словно вы все рабовладельцы! – и заискивающе добавил: – Ты бы поговорил там, Салауддин, насчет него.
Он подумал немного и добавил:
– Хочешь, мы тебя прямо на место подбросим? Тут ведь недалеко, всего полчаса лету.
Может быть, оно и так, но Салауддин Баймиров считал, что поездом будет надежнее.
8
Поезд из Царицына в Чечню едет долго.
Можно ехать через Ростовскую область и Ставропольский край. Но там в воздухе витает запах смерти, люди злы и смотрят на национальность пассажира почти так же, как смотрели в свое время в южных штатах Северной Америки на цвет кожи. И с этим ничего нельзя поделать – война. Она накладывает свой отпечаток на происходящее вокруг. Однако можно было ехать и другим путем – через Астрахань и дальше через Черные земли и Ногайскую степь, а сойти в Гудермесе. Дальше Салауддин не загадывал. Поэтому и поехал так.