Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Синякин Сергей Николаевич

Взобравшись на ступеньки, Салауддин положил ношу на краю ямы и совсем уж собрался вылезти наружу, но в это время у другой стены ямы кто-то зашевелился и ломкий молодой голос спросил:

– Есть принесли?

– Ты кто? – спросил Салауддин.

– Миша… – сказал пленник и, подумав, добавил: – Романов!

– Откуда ты?

– Меня в плен взяли, – сказал невидимый Миша Романов. – Служил я здесь. А родом я с Царицынской области, в поселке Степана Разина мы живем.

В поселке Степана Разина! Салауддина прямо обожгло. Знал он Романовых со Степана Разина – и

Веру Матвеевну знал, и мужа ее, плотника Анатолия, и их старшего сына Мишку не раз видел.

Он снова зажег спичку. Спичка выхватила из темноты бледное худое лицо и блестящие глаза, в которых отражался огонь.

– Ходить можешь? – спросил Салауддин.

– Могу, – сказал пленник и заплакал.

Аллах свидетель, если бы не этот плач и если бы Салауддин не знал родителей сидящего в яме солдата, он, вероятно, поступил бы иначе. Но, увидев эти блестящие от голода и страха глаза, Баймиров уже не колебался.

– Лезь за мной, – сказал он, поворачиваясь к лестнице.

Выбравшись из ямы, он подождал, пока это сделает пленник. Мишка Романов был невысоким, тщедушным и больше напоминал подростка, чем возмужавшего парня. Такому ли служить в армии, а тем более воевать?

Салауддин покачал головой и наклонился, чтобы поднять с земли постанывающего пришельца.

– Вы кто? – спросил Романов.

– Посланец Аллаха, – грубовато сказал Салауддин. – Иди за мной.

Увидев Салауддина с ношей, пришелец, что ждал его у летающей тарелки, засуетился, побежал навстречу, тревожно заглянул в неподвижное посеревшее лицо земляка.

Салауддин занес его в открытый люк. Хозяин летающей тарелки что-то запищал на своем языке, из глубины аппарата выкатился прозрачный цилиндр на колесах, куда освобожденного пленника и положили. Цилиндр укатил по коридору.

– Спасибо! – сказал пришелец. – На каких условиях ты его освободил, Салауддин?

На каких условиях… Баймиров подумал немного.

– Там еще один, – сказал он. – Подбросить его надо. Домой. Земляк мой, недалеко от моей точки живет. Тебе ведь по пути будет?

– Мы не имеем права, – испугался пришелец. – Инструкции, Салауддин.

– Убьют его здесь, – глухо сказал Баймиров.

– Не проси, – сказал пришелец. – Ты просто не представляешь, что со мной за это сделают.

– Зачем так говоришь? – сказал Салауддин. – Ты плохо говоришь. Когда ты о свободе говорил, я тебе верил. Какая же у вас свобода? Какая, если людей вам спасать нельзя?

– Людей спасать можно, – сказал пришелец. – Разглашать свое присутствие на Земле нельзя. Он же рассказывать будет, кто его отсюда вывез.

– Что ты говоришь? – снова сказал Баймиров. – Кто ему поверит? Он же мальчик совсем. Вот мои условия, дорогой. Я вашего спас, ты нашего спасешь. Так?

Зеленокожий медленно мигал огромными глазами, и нельзя было понять, о чем он думает. Глаза у пришельца были красивые, как у барана, – темно-коричневые, влажные и немного навыкате.

– Ладно, – сказал пришелец. – Бывают же непредвиденные обстоятельства.

От слов его Салауддин немного повеселел. Даже на сердце стало легче, как это всегда бывает при виде хороших

поступков других людей.

И не было никакой разницы в цвете кожи. Хороший человек в любом обличии человеком останется, даже если он с другой звезды и на Иблиса похож.

– Эй, – сказал Салауддин, высовываясь в люк. – Ходи сюда, Миша!

Недавний пленник потрясенно стоял около летающей тарелки, щупая ее гладкую поверхность руками и заглядывая в щели, из которых высверкивали разноцветные огни. Глаза у него горели, как у казаха, который впервые море увидел. Салауддин казахов на Каспии видел, они на море так вот смотрели, даже дышать переставали от восторга. Слава Аллаху, этот дышать не забывал.

– С ума сойти, – бормотал он. – Летающая тарелка! С ума сойти!

– Потом сходить будешь, – строго сказал Салауддин. – Некогда сейчас. Я тебе сказал – лезь сюда.

Пленник проворно забрался в люк. Ноздри плоского носа пришельца нервно затрепетали. Салауддин его понимал. У пришельца на его летающей тарелке все было в порядке, все разложено по своим местам, запах стоял специфический, и немного металлом отдавало, а тут к нему забрался чужой человек, и был этот человек грязен до умопомрачения и вонюч, как сто весенних облезших шакалов.

– Ох, снимут меня с патруля, – с тоской сказал пришелец. – Но ты не думай, я его довезу. Все будет в порядке.

Салауддину и самому хотелось верить, что у пришельцев все, как у хороших людей: если дал слово, то сдержит его обязательно, пусть даже во вред себе. Поэтому прощаться он не стал, и говорить Мише Романову, кто его спас, он тоже не стал – стыдно было. Он просто постоял в тени дубов, глядя, как летающая тарелка медленно отрывается от земли и, покачиваясь, начинает вращаться, а когда она исчезла в помигивающей высоте, пошел, не торопясь, к отцовскому дому.

Он не сомневался, что отец будет недоволен – отдал он одного, не двух, а Салауддин отпустил и солдатика. Но в глубине души Салауддин был уверен, что отец его поймет. Обязательно поймет, ведь сам он всю жизнь учил сыновей, что главное для человека – это быть свободным. Но если так, то свобода – прежде всего – это еще и обязательства перед другими людьми. Нельзя быть свободным самому и в то же время держать людей в ямах. В этом Салауддин был твердо убежден, за это он с легкостью мог пойти на смерть, а если потребуется, даже в тюрьму.

13

Неприятности, хотя их и ждешь, всегда оказываются неожиданными. Старый Шакро покрутил лысой головой, поворчал что-то невнятное себе под нос, но спорить с сыном не стал. Только сказал, глядя в сторону:

– Мальчика ты зря отпустил. Мальчик не мой был. Арби его просил подержать.

– Нельзя людей в яме держать, – сказал Салауддин. – Если человек воюет за свою свободу, как он может отказывать в свободе другим?

– Этот солдатик тоже пришел сюда не куклы детям мастерить, – сказал отец. – Арби его звал? Я его звал? Кто его звал? А он, между прочим, сам сюда на танке приехал и, между прочим, с автоматом в руках. Зачем он приехал на танке?