Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Синякин Сергей Николаевич

Салауддин даже обрадовался, когда протолкнулся через толпу и оказался среди таких же полуразрушенных, но хотя бы пустынных домов. Около одного дома, который казался разрушенным менее других, стояли два бронетранспортера с круглыми башенками наверху, из прорезей выглядывали не то большие пулеметы, не то маленькие пушки. На подъезде дома колыхался сине-бело-красный флаг, около подъезда стояли несколько странно одетых, но вооруженных людей. У некоторых головы повязаны черными платками, кто-то в камуфляжных штанах и милицейской рубашке, другие и этих специфически служебных предметов одежды не имели, а своими спортивными костюмами

с нашитыми на куртки погонами напоминали спортсменов, которых неожиданно призвали в армию, но обмундирование приказали приобрести за свой счет.

Лица у всех были явно кавказскими, и Салауддина это успокаивало и одновременно тревожило. Про боевиков он в Царицыне слышал, но то, что в Гудермесе, занятом русскими, они так спокойно будут расхаживать по улицам, Салауддин даже не предполагал.

Странно одетые люди оказались чеченской милицией.

Один из них, в спортивном костюме с погонами лейтенанта на широких плечах, дотошно проверил документы Баймирова и удивленно уставился на него:

– Дорогой, каким тебя ветром сюда занесло? Что ты делаешь так далеко от жены и дома?

Узнав о цели визита Салауддина, лейтенант помрачнел и покачал головой.

– Не знаю, что тебе и посоветовать. Бои там были недавно. Федералы Арби Бараева ловили. Арби они не поймали, но сам понимаешь, гуся щиплют, пух и перья в разные стороны летят.

Это Салауддин понимал, даже слишком хорошо понимал.

– Автобусы у нас не ходят, – наставительно сказал лейтенант. – В попутные машины садиться не рекомендую. Сам понимаешь, тут такое дело, не знаешь, к кому сядешь. А главное – вылезешь ли обратно или на горной дороге выбросят.

– Доберусь, – сказал Баймиров, забрал назад паспорт и бережно спрятал его в карман рубашки, аккуратно застегнув пуговицу на клапане.

– Один не болтайся, – сказал лейтенант. – Иди с людьми. Здесь многие с базара возвращаются. И по городу зря не броди. В лагерь заберут.

Салауддин лейтенанта в спортивном костюме послушал, но это его не спасло. В тот же день он попал в облаву.

– Понаехало козлов! – зло сказал армейский капитан, небрежно просмотрев документы Баймирова. – К отцу он едет! В спину нас стрелять он приехал! Господи, когда вся это дерьмо кончится? Мне на эти рожи уже смотреть тошно!

Вообще-то это был довольно вольный перевод капитанских слов. Действительную его речь, в которой нецензурных слов было вдвое больше обычных, Салауддин постеснялся бы воспроизвести, несмотря на то, что жил он в селе, а там нецензурный оборот был обыденным, как бутылка водки к обеду, и использовался обычно для связки слов и придания фразе красоты и крепости.

– А этого куда? – спросил небритый и загорелый солдатик в бронежилете, перетянутый «лифчиком» с оттопыривающимися карманами. Был бы солдатик без формы, его легко бы можно было принять за местного жителя с естественно вытекающими из этого негативными последствиями.

– На фильтрацию, – сказал капитан.

И Салауддин Баймиров поехал в лагерь, где путем регулярного взбалтывания задержанных масс контрразведка и оперативники милиции выделяли и отсеивали вредные примеси, которые мешали миру воцариться в республике.

10

Первые дни Салауддин наблюдал и приглядывался.

О том, что произошло с ним, он старался думать без особого раздражения. Понятное

дело, люди к миру стремились, с бандитами боролись. А когда рубят лес, то всегда летят щепки. Вот он, Салауддин, такой щепкой и оказался. В конце концов, голодом не морят, палками не бьют, выслушали его, записали все, проверят и отпустят.

Размещался лагерь в когда-то колхозной, а теперь независимой кошаре, которая оказалась свободной от баранов. Впрочем, свободной ли?

Баранов, по наблюдению Салауддина, и в лагере хватало, а охраняли этих баранов не сторожевые псы, а самые настоящие волки. Из числа случайных людей в лагере было несколько настоящих террористов, которые держались обособленно и ночами вели разговоры о свободной Ичкерии. Салауддин их не понимал: как это, разговаривать о свободе за колючей проволокой? За колючей проволокой о свободе полагается только мечтать.

Лагерное начальство старательно делало вид, что никаких террористов у них нет, одни заблудшие души.

Этого Салауддин тоже не понимал, пока не объяснили ему, что лагерному начальству за то и доплачивают, чтобы не делили они задержанных на агнцев и козлищ.

Зато стукачи по лагерю ходили, не скрываясь, и ко всем лезли с разговорами по душам. Нет, Салауддин и их не осуждал, каждый в жизни устраивается, как может. И делает то, что может. Бедные люди, их даже жалеть надо было – сколько лет на земле прожили, а только и научились вещам, за которые, как Салауддин еще по школе помнил, морду били с детства и дразнили такими словами, что легче было удавиться, чем продолжать доносить.

Один такой и пристроился к Салауддину.

И так он был бескорыстен и ласков, так щедро делился с Салауддином колбасой, которую ему привозили родственники, что Баймирову захотелось в ответ сделать что-то приятное человеку. И он рассказал товарищу по неволе о контейнере с гранатометами «Муха», которые его двоюродный брат Шахрат однажды темной ночью привез к нему на точку. Салауддин даже нарисовал ему подробный план, где этот контейнер зарыт, и сказал, на какой он зарыт глубине.

Через неделю по косым взглядам избегающего его товарища и по уважительным взглядам оперативников Салауддин понял, что сообщение его досконально проверено. Это значило, что проблема, которая так мучила его в последние дни, благополучно решена – яма для нового отхожего места выкопана, а уж найти плотника, чтобы тот сколотил необходимый деревянный «скворечник», Эльза обязательно сумеет. И даже тот факт, что бывший товарищ перестал угощать его колбасой и давать сахар для чая, не слишком огорчал Салауддина.

Время от времени за задержанными в лагерь приезжали родственники. Глядя, как они радостно целуются и обнимают спавших на одном с ним настиле, Салауддин радовался за людей и одновременно чувствовал себя сиротой.

Вскоре ему уже стало казаться, что он будет сидеть в этом лагере вечно, и он пожалел, что барак не тюрьма. Любому понятно, что зимой будет дуть изо всех щелей, а в ненастные дни придется искать место, куда дождь не попадает.

Он даже обратился с заявлением к начальству, чтобы позволили ему бесплатно перекрыть крышу, и, разумеется, получил отказ. В чем причина, Салауддин не знал – может, у начальства необходимых стройматериалов не было под рукой, а скорее всего, не хотело начальство давать в руки потенциальному бандиту холодное оружие, даже если таковым являлся всего-навсего плотницкий топор.