Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Синякин Сергей Николаевич

А что до запусков огненных змеев в степи, то где же их еще запускать? Одно время пробовали близ Энска, испытательное поле так и назвали «Энск-тринадцатый», несчастливое, значит, место. Не правды ради, исключительно чтобы любопытных отвадить. Только место и в самом деле оказалось несчастливое – один из огненных змеев пал наземь не ко времени, да и пожег Детище. Это потом уже погорельцы врали: налетел-де огненный змей, пал на город, схватил в когтистые лапы местную княжну – и был таков. Только его под облаками и видали. Конечно, бред это был, полная брехня, не было у огненного змея хватательных приспособлений, да и сам он неодушевленным

был, вроде сохи крестьянской. Княжна, скорее всего, бежала с каким-нибудь дружинником или того хлеще – смазливым пастухом. А блуд огненным змеем прикрыли.

Но неудачи неудачами, без них никуда, коли мир познаешь с усердием. Князь же замахивался на небывалое – проклятых асеев иноземных, искусных в ремеслах обогнать, запустить в небеса наподобие луны шарик металлический, дабы показать, что и русские мастеровиты и вельми искусны в науках. А как их обогнать, коли сам Валька Коричневый в супротивниках ходит? Переметнулся к клятому немцу, за длинной гривной погнался! Взяли его те в крестовый поход, славу боевую обрести, так нет, сбежал, сдался в плен сарацинам и на Гроб Господень наплевал со всей своей окаянной душой. Но басовый ведь, рукокрылый мастер! Натаскался, гадина, в сарацинских землях, христопродавец, он ведь сарацинам боевые ракеты делал, а те их на христианских рыцарей пускали и столько невинного народу погубили.

Одну только балладу послушаешь, печалью сердце изойдется.

Самсон погиб, и граф Грандоний убит, и Ги Сентожского ракета вышибла из седла, и Асторию удача не улыбнулась, и Жерару из Руссильона не повезло… Да что о них, Готфрид Бульонский, Джованни Сыроед, Антоний Салатини, Балдуин Мародер, Филипп Кондомский – все они стали калеками, все несли героические отметины, кто на лице, кто на теле. А этот подлец вернулся из арабских п'yстыней, спрятался в немецких землях и имя себе новое взял. Был Валька Коричневый, стал Вернер Браун, только переведи эти слова на нормальный русский язык – сморщишься и сплюнешь с досадою на поганца. Но сказать по совести, лучшего мастера нет на свете, вряд ли кому под силу задуманное князем, разве что за Серьгой Цесаревым Вальке вовек не угнаться.

Но и князюшка нераздумчив. Молод еще, зелен, аки майская трава, вот и замыслы дальние кидает, мир тщится поразить. Такие запуски надо обмыслить, умом попробовать, а потом лишь за дело браться. А ну, луна железная хрустальный купол пробьет? Что тогда случится? И звезд на небе не станет, и Солнце по другому пути пойдет, а чем это обстоятельство жителям земным грозит, о том кто-нибудь подумал? Это ведь считать и считать надо, чтобы железная луна на излете у хрустального купола упала, не поцарапала его, не разбила. Тут одной арифметикой не обойтись, тут уж надо за арабскую алжгебру приниматься. А где найти такого умача? Есть, правда, один умный жидовин, вельми искусный в любых вычислениях. Удивляться, конечно, нечему, жиды завсегда в вычислениях толк знали, на разных продажах в первых не зря ходят, авантаж свой никогда не упустят, хотя и пользуют при торговле всего два действия: вычитание у людей и деление меж своими. А этот жидовин, хоть и имечко носит, что не выговоришь и не запомнишь с первого разу, всей, как говорят, греки, палитрою пользуется, и более того. Не зря человек астрогнозией занимается! Правда, Серьга его за гелертера почитал, за человека, который обладал обширными книжными познаниями, а в практике беспомощностью отличался.

Размышления мастера непревзойденного

прервал немец со смешной фамилией Янгель.

Приблудился он к княжескому дому вместе со странником, что веру в Христа проповедовал, да так и прижился. Толковый оказался мужчина, как всякий немец или любой иной асей. Грамоте разумел, по мере сил и возможностей помогал Серьге Цесареву ладить пороховые движители для огненных змеев. Удачливость его не покидала – два последних огненных змея ушли на запад, дразня и пугая зевак со случайными степными путниками огненными языками. По расчетам они никак не могли до небесного свода долететь. И то ладно, ни к чему судьбу всего мира испытывать!

– Здоров буди, Серьга! – сказал немец, снимая головной убор и крестясь на красный угол. – Что постным блином выставился? Или думы обуяли?

Цесарев рассказал ему о вчерашней беседе с князем.

– Вон как! – удивился Янгель. – Божий промысел на себя решил взять?

– А ты как думаешь? – спросил розмысл.

– Задача изрядная, – потер бесстыдно выбритый подбородок немец. – Арифметикой здесь не совладать, надо к греческим древним философам обратиться. Аристотеля полистать, Пифагором думы завлечь.

– Хочу, говорит, чтобы плыл в небе шарик, а из него колокольный звон до земли доносился, – пожаловался розмысл.

– Лепота! – сладостно прищурился немец.

– Ты ведь знаешь, мы огненных змеев для иного измышляли, – недовольно и хмуро сказал розмысл. – А тут… Колокола в небесах!

Серьга невесело хехекнул.

– А мне нравится, – сказал немец. – Сей мыслью забавно себя озадачить, пифагорейцем всемогущим себя чувствуешь.

– Как прошел запуск последнего огненного змея? – сухо спросил розмысл.

Не нравилось ему благостное спокойствие немца, недомыслием ему казалась чужая несерьезность.

– Сказочно, – доложил немец. – Выглядело так, словно джинн из арабских сказок попытался построить рыцарский замок Зигфрида на земле. Все заволокло пылью, клубы ее вздымались в небеса и грозили застить солнце. И тут блеснуло пламя. Словно нехотя наш огненный змей оторвался от земли, заревел страшно и унесся, все прирастая скоростью, в синеву небесную. Никто даже не успел вознести молитвы, чтобы не покарал змей свободомыслие людское прямо на испытательном поле.

– Янгель, Янгель, – укорил товарища розмысл. – Не пойму я, то ли ты песнь свою пытаешься сложить, то ли сказку рассказываешь. Установили ли место падения змея? Далеко ли пролетел он в сей раз?

– Далеко, – сказал немец деловито. – Так далеко, что конные из виду его потеряли. Но вот что привело меня, Серьга: хозяина постоялого двора, что на Ветровке, знаешь?

– Жарену? Как не знать? Не раз бывал у него, – признался розмысл. – Как говорится, мед-пиво пил, по усам текло, да все в рот попадало.

– Ты его стерегись, – предупредил Янгель. – Доносы сей кабатчик на тебя князю пишет. Сам видел одну поносную грамотку, где он о твоих непотребных словах о княжестве и княжении сообщает! Ой, гляди, заваждают тебя, очернят!

Розмысл недоверчиво хмыкнул.

– То князю Землемилу без нужды, – сказал он. – Князь, свет наш, неграмотный!

– Не веришь, – вздохнул немец. – И зря! Был бы донос, доброхот, что прочтет князю грамотку, всегда сыщется!

– Приму во внимание, – уже без прежней недоверчивости сказал Серьга. – А насчет луны металлической что скажешь? Из какого материалу робить ее придется?