Фантастические тетради
Шрифт:
— Этих ореховых лекарей — в подпол, — распорядился Бароль, — и с первым же верблюдом пусть убираются прочь. — Он завернулся в дождевик, направился к лестнице и Саим, загадочно улыбаясь, последовал за ним. — Чего тебе еще? — обернулся Бароль, и улыбка Саима стала еще более загадочной…
Саим был самым бесполезным существом выруба — это мягко сказано. Он был самым ленивым, недисциплинированным, и единственное, что поднимало его по иерархии над поваром, — это давние дружеские отношения с Баролем, которые не прекращались несмотря ни на что. Их представили друг другу пятилетними мальчишками, когда отец Бароля, унаследовав
— Сколько раз тебя просил, умолял не тащить сюда всякий сброд, — сердился Бароль. — Придется им выколоть глаза, чтобы позабыли дорогу в выруб.
— Да брось, нашел из-за чего расстраиваться. Лучше спроси, какой я сюрприз тебе приготовил?
— Еще один сюрприз?
— Ты будешь гордиться мной.
— Не думаю, но раз принес — показывай.
— Уже несу… — Саим пустился вниз по лестнице. — Иди к себе, я мигом…
Не успел Бароль закрыть за собою дверь апартаментов, как голова Саима уже мелькнула за створками жалюзи.
— Взгляни… — он втащил с веранды нечто, до самой макушки укутанное в мокрую мешковину. Это нечто едва держалось на худеньких ножках, обутых в огромные шнурованные сапоги, похожие на те, в которых расхаживали босиане, когда еще были похожи на людей, а не рыскали по дремучим лесам в поисках человечины. Саим стащил мешок с добычи и толкнул навстречу Баролю молодую особь с нежными, женскими чертами лица, подстриженную на манер юноши, переживающего нашествие вшей. — Девица! — с гордостью произнес Саим. — Я сам ее нашел.
— Ты выменял ее у босиан на моего человека, — поправил его Бароль.
— Нет же. Я выменял ее на босианина-проводника. Он бы и сам сбежал. Убей, если не веришь! — он театрально шлепнулся на колени, но, увидев, что этот спектакль на Бароля впечатления не производит, поднялся и подошел, чтобы сказать ему на ухо то самое сокровенное, ради чего он, собственно, превратил в триумф очередной смотр трофеев. — Она анголейка. Пусть Борщ ошпарит меня кипятком, если это не так.
— Теперь каждый голодранец мнит себя анголейцем, — ответил Бароль и оглядел девицу строго по порядку от чубчика до ботинок. — Где ж нынче шнурованные башмаки добывают?
— Это сапоги брата, — ответила она без тени смущения и почтения, будто таинство происхождения сапог ей гарантировало гостеприимство хозяина.
— Может, у тебя имя есть?
— Янца.
— Все-то у нее есть, — проворчал Бароль, — и имя, и сапоги. Зачем увязалась за караваном?
— На твои глаза посмотреть, Бароль.
— Посмотрела? — Янца стыдливо уставилась на грязную лужицу,
— Она никогда не жила в монастыре, — взмолился Саим, — пожалуйста! Ее плеткой в монастырь не загонишь. Ты не знаешь, что это за девка! Всю жизнь дрессирует гончих верблюдов. Видел, как шел караван? Это она… Посмотри, что у нее на шее, — только отменные погонщики знают секрет «верблюжьего венка». — И действительно, тощую шею Янцы обвивал венок из сушеных трав с черными коробочками мака — тот самый оберег, без которого ни один дрессировщик не рисковал подходить к дикому зверю; тот самый букет, вымоченный в неизвестных отварах и высушенный на первом пуху новорожденного верблюжонка, за который любой погонщик отдаст караван с грузом и седоками в придачу. В прежние сухие времена обладатель такого «амулета» мог за год сделать королевское состояние.
— У меня нет ни одного гончего верблюда, — отрезал Бароль.
— И не надо. Она из тяжеловоза сделает скакуна. Мы из Старой Прики добрались сюда за сутки. Ты не представляешь!..
— Хватит! — Бароль еще раз недоверчиво осмотрел Янцу. — Имя-то не анголейское…
— Брат побоялся мне давать анголейское имя.
— Конечно, как же… Может, брат тебя письменным языкам обучил?
— Брат был погонщиком, — оправдывалась она, — погонщики не ссорятся с богами.
— Никаких дамских почестей тебе здесь оказано не будет, но имей в виду…
Саим подпрыгнул от счастья и сделал сальто в воздухе, но, прежде чем ноги снова коснулись мокрой циновки, Бароль успел-таки испортить ему настроение.
— … до первого каравана в сторону монастыря. И учти, если в вырубе появятся вши — лично вымочу ее в ядовитом растворе. Раз в день будет намыливаться целиком и стоять под водостоком. Слушаться — только меня. Найди ей пустую комнату подальше от моих глаз.
Янца хитро улыбнулась, будто припрятала в мешке парочку вшиных особей, вышла на веранду и загрохотала вниз по лестнице своими огромными башмаками. Саим, повинуясь неведомому доселе инстинкту, устремился было за ней, но был тут же схвачен за длинные волосы.
— Останься.
Физиономия Саима все еще сияла от счастья.
— До первого каравана в сторону монастыря, — напомнил ему Бароль.
— Какого монастыря? Очнись! Там сто лет уже нет ни души. Одни бродяги да беззубые бабули. Туда приличные мужчины дорогу забыли. Одни дегенераты да извращенцы туда шляются. О каких дамских почестях ты ей намекал? Она и знать не должна, что это такое.
— Дорогу сюда она тоже не должна была знать, однако ты посадил ее управлять караваном.
— Ты меня убиваешь! — воскликнул Саим. — Собрался снаряжать экспедицию в Анголею, а погонщики тебе не нужны! Кто поведет? Гах? Он не знает, как разместить в седле свою толстую задницу!
— Я не могу посылать девчонку на край света!
— Ты не видел, что эта девчонка с дромадерами вытворяет!
— Пройтись по склону от выруба до Старой Прики я и сам могу. У меня не так много людей, чтоб каждый день менять погонщика. Караван из Анголеи должен вернуться. Ты меня понял?
— Ты не видел, как караван шел по равнине. Клянусь, не касаясь травы! Она пятерых верблюдов заставила идти иноходью, а когда Фальк заметил на тропе гадюку — верблюды пролетели мимо раньше, чем та успела открыть пасть!