Фантастическое приключение городского лучника
Шрифт:
Ухватиться за балку подпрыгнув? Не, не получится, ибо толстовата, но взобравшись на нее, я мог рассчитывать на побег через крышу.
Все обезьяньи попытки влезть на потолочные перекладины ни к чему не привели кроме усталости. Я сел на земляной пол и начал скисать… Пол! Он земляной!
— Подкоп! — прошептал я и превратился в землекопа.
Разочарованию не было предела. Старые венцы уходили в землю, а на сколько, то одному богу известно. Уставший, испачканный в земле, одолеваемый мыслями о неизбежной кончине я искал выход, облокотившись
Одно моё «Я» сказало:
— Ну что, Монтекристо пластилиновый? Не можешь даже из деревянного сарая вылезти, а узник замка Ив в камне дыру проделал.
Другое «Я» ответило:
— Тык он с направлением лоханулся и попал к соседу измученным и в истлевшем рубище, а копал двадцать лет.
Глаза радостно открылись:
— Рубище, одежда! Вот выход.
Штаны с курткой были сняты и связаны, а после успешно перекинуты через балку. Немного покорячившись, я взобрался на заветную перекладину и первым делом, развязав одежду, начал натягивать изрядно помятую куртку. Ликуя от счастья приближающейся свободы.
Мой слух не сразу различил приближающиеся на улице голоса:
— Успокойся Ладушка, нешто Горын не знает, как по темечку приголубить? Чай не первый год куёт, и завсегда удар рассчитывает. — Увещевал кого-то голос Бурея.
— Хоть и ведун ты Бурей, а всё одно как все мужики телёнок. Зачем велел Добряшке Горына предупредить? У того ж силища бычья. — С переживанием и аханьем звенел, отчитывая Бурея, женский голос. — А вдруг у него, как говорит Володимир, «крыша поедет»?
— Да я легонько, полешком в кожу завёрнутым. — Винился третий, басистый, густой голос. — Ни куды крыша его не денется. У Володимира же не делась, а наоборот поправилась. Он давича сам говорил…
От этих слов я оторопел:
— «Крыша поедет»? Да это ж современное выражение! Выходит, я дома, в две тысячи тринадцатом? Ну, слава богу! Хоть какое-то облегчение.
В этот момент двери распахнулись и в сарай зашли Бурей, бородатый коренастый мужик и миловидная женщина. Одежда их была в одном стиле, в средневековом.
— Ну и иде он горемычный? Куда гостя дели пни косматые? Ох, да он нору копал, хотел землёй уйти сердешный. — Причитала женщина.
У меня опять помутилось в уме, и я крепче ухватился за балку, чтобы не брякнуться под ноги своих похитителей. Нападать у меня уже не было желания. Хотелось убедить себя в том, что это всё дурной сон и побыстрее проснуться. На звук моего шевеления все трое повернули головы.
Глаза их расширились. Я потом представлял себе эту картину:
«Сидит на корточках, под крышей, мужик тридцати шести лет от роду, сидит на балке ухватившись за неё же, измазанный в земле, без штанов, но в куртке и в ботинках, глаза бешено-перепуганные, в руке небольшой ножичек. Жуть! Тут даже психиатр не сразу диагноз поставит».
— Точно, крыша поехала! Доигрались, лешаки бородатые! — Жалобно промолвила женщина.
— Владушко, соколик, ты, что там творишь? — Спросил Бурей тихим
В голове всплыл ответ из мульта «Жил был пёс»:
— Птичку ловлю. — Оторопев, съехидничал я, вытаращив глаза.
— Вот Горын, зри деяния рук своих. — Всплеснула женщина.
Коренастый бородач попятился:
— Не может того бысть Ладушка. Да я ж его легонько… да как жа так?
К уговорам, ласково, подключился Бурей:
— Ты слязал бы Владислав, бо неча как циплок на насесте сидеть. Пойдём в дом, молочка попьешь, каши поешь, хош ушицы щучей, а хош говяжьей. Чай солнце за полдень, пора и трапезничать.
Тон моих собеседников подействовал успокаивающе. Моё тело, чувствуя усталость, само спрыгнуло вниз и больно саданулось задом о земляной пол.
Сидя на земле и таращась на, участливо присматривающихся ко мне, людей я тихо спросил:
— Люди добрые, какой сейчас год?
— Шесть тысяч шесть сот восемьдесят восьмой от зарождения мира. — Произнёс степенно Бурей.
— А по вашему, тысяча сто восьмидесятый, от рождества Христова. — Добавила Женщина улыбаясь.
— По чьему "по-нашему"? — Отрешённо спросил я.
— По твоему, с Володимиром. — Уточнил, улыбаясь бородой и глазами, Горын. — Порядок у тебя видать с головой. — Порты то одень — уже веселее усмехнулся он.
— А кто такой Володимир, у которого крыша поправилась? — С безразличием спросил я, натягивая штанину.
— Так друг твой, который тебя и пригласил, — а я жена его Лада, — улыбнувшись, ответила женщина.
Я так и остался в одной штанине:
— Вовка? — Воскликнул я. — Ну Пятачина, ну я ему! Да за такой розыгрыш я ему руки не подам! Ну, блин, уух! — Вылетело из меня негодование.
— Какие уж тут игрища, да разыгрищи? — Пробурчал Бурей. — Всё взаправду. — Он поначалу тоже не верил.
— Во что не верил? — Осёкся я.
— Пойдём в дом. Володя вернётся сам тебе и расскажет, он же тебя встречать пошёл. Ныне третий день, должен вернуться. Он ить третий год тебя встрянуть ходит, в заветный час, да в заветное место… и по трое дён тебя ждёт. — Уже веселее прозвенела Лада.
Дом, в который меня привели, показался обычным деревенским. Печь с лежаком, загнетком, плитой и всем полагающимся, сундуки, лари, добротный стол… Только вот лавки вдоль стен, вместо стульев и табуретов, смотрелись не привычно. На стенах висели деревянные полки, шкафчики, мелкая утварь.
— Печка у Вас знатная, — обратился я к Ладе устало.
— Да, теперь тут у всех такие, — улыбнулась она, — Володя сам и избу, и печь ставил, а потом и люд из Гудошной веси начал рядом строиться, да перенимать мужнины умения, так наш хутор превратился в весь. На-ка во, выпей, — Лада поставила передо мной ковш с каким-то питьём.
— Не уж-то Вовка сам и дом, и печь сложил? — безразлично спросил я и порядочно отхлебнул.
— Измыслил сам, а мужики Гудошнинские руками да могутой помогали. Да и как не помочь, ежели он ихних деток, да увечных лечил.