Фантастика 1967
Шрифт:
Чтобы долго не спорить, можно подбросить монетку. Лучше всего медную: закатится — не жалко.
Но у монетки только две стороны, орел и решка, как же быть, если в споре участвуют трое? «Айда к электронной гадалке», — предложил кто-то, и все обрадованно поддержали: «Айда!» Электронная Звездно-Папиллярная Гадалка, Познавшая Шестьсот Шестьдесят Шесть Тайн Белой Магии и Черного Ящика, была задумана как обыкновенная вычислительная машина, но почему-то вышла такой глупой, что от нее отказался собственный конструктор. С тех пор она занимала в тихом переулке отдельную двухкомнатную квартиру со всеми удобствами, зарабатывала на ток и на масло советами и
Постепенно она вообще выжила из ума и стала коротко замыкаться в себе; все ждали, что со дня на день она объявит себя арифмометром Наполеона.
— Шурум-бурум! — приветствовала машина кибертонцев. — Позолотите рукоятку!
Она ловко притянула монеты магнитными щупальцами и опустила их в прорезь на животе.
— Можете не рассказывать, что привело вас сюда, — продолжала гадалка, тасуя колоду перфокарт. — Я и так вижу вас насквозь. Гексаэдр, октаэдр, додекаэдр! Сейчас вы получите то, за чем пришли.
Машина задумалась с такой силой, что из всех щелей повалил дым, но не успели кибертонцы закашляться, как она запустила длинную суставчатую руку себе во внутренности и извлекла оттуда листок черной бумаги, на котором большими белыми буквами было напечатано:
«САМООБСЛУЖИВАНИЕ — ПРОГРЕССИВНЫЙ МЕТОД!
АБВГДЕЖЗИИКЛМН
ОПРСТУФХЦЧШЩЬ
ЫЪЭЮЯ
Вы сами можете составить из этих букв любой совет и предсказание».
— Уже составил! — подпрыгнул от радости один из кибертонцев. — Канифоль!
— Дурак! — рявкнул другой. — Арии из опер! — Пе-сенник, пе-сенник! — хором запели их противники.
— Цыц! — заорала машина нечеловеческим голосом. — Концерт будете устраивать в другом месче!
Притихшие кибертонцы вышли на улицу. Последние слова гадалки не выходили у них из головы.
Концерт… А что, если в самом деле его устроить? На склонах горы Экстремум? Для Тракатана!
И вот они уже мчатся вприпрыжку по мостовой, окрыленные новой идеей: «Лучший подарок — концерт! Лучший подарок — концерт!» В тот же вечер вся Кибертония окружила виллу Тракатана; от подножия горы до ее середины выстроился рядами женский хор; по одну сторону дома сверкала медь духовых инструментов, по другую натянулись, как нервы, струны смычковых. Главного капельмейстера привязали за полы фрака к верхней ступеньке выдвижной пожарной лестницы; он чувствовал себя не совсем уютно, зато был у всех на виду. Вот он осторожно, чтобы не потерять равновесия, взмахнул руками, и — началось!
Грянул, как из тысячи орудий, женский хор, ухнули от неожиданности пузатые трубы, взвились, как сабли, смычки. Рыба в океане уходила от берегов, птицы прятались в облака, — им казалось, что поднялась буря, но это была музыка; она накатывалась, волна за волной, на камень и железобетон, и стекла в тройных рамах дрожали от нее, как от ветра.
Старый пастух высоко в горах жадно ловил долетавшие из долины звуки, а потом торопливо погнал вниз свое стадо, потому что тот, кто это слышал, не мог ни минуты оставаться один. «Иди к людям, протяни им руки, — звала музыка. — Отвори двери, отвори сердце, будь простым и чистым, как поле, как лес».
Смолкла музыка, опустил руки усталый капельмейстер, но в Тракатановом доме не шелохнулись даже
«Милейшие!
Убедительно рекомендую в ваших же интересах прекратить раз и навсегда эти безобразия. Если шум в моей лаборатории превысит полтора децибела, пеняйте на себя.
Всю зиму кибертонцы ходили на цыпочках. Мотоциклистов пересадили на велосипеды, льву в зоопарке сшили звуконепроницаемый намордник. В кинотеатрах шли немые фильмы, громкоговорители на площадях что-то такое нашептывали, на хоккей пускали только тех, кто набрал в рот воды.
Первыми нарушили новый порядок грачи. Ничего не подозревая, они устроили такой базар, что люди невольно заулыбались, потянулись к запылившимся инструментам; и спустя короткое время прежняя, непоседливая Кибертония закружилась, запела, заиграла под мартовским солнцем. А потом уже было не до Тракатана с его угрозами. Приближался День Большого Весеннего Маскарада, и нужно было уладить тысячу дел.
Хуже всех в эту предпраздничную пору чувствовали себя школьники. Кибернетические учителя были совершенно нечувствительны к набухающим почкам, к весеннему ветерку, а футбольный мяч был для них лишь сферой определенного радиуса. Исключение составлял преподаватель кулинарии «КЕКС-25», который, кроме зрения и слуха, имел еще и обоняние. Он был запрограммирован на запах пригоревшей пищи, но апрельские ароматы тоже его беспокоили. Однажды коварные школьники принесли на его урок букет фиалок, и старик «КЕКС», вместо того чтобы проходить с классом борщ по-флейтски, углубился в изучение незнакомого запаха.
И казалось ему, что он не машина, а человек, — вот отодвинет стул, выйдет на улицу и начнет пускать кораблики в больших теплых лужах… Когда «КЕКС» очнулся, класс был пуст.
Сорванцы не теряли времени даром. Прежде всего они побежали на пристань — смотреть, как выгружают с иностранного судна большие деревянные ящики с таинственными надписями. «Господин Грауэн, — сумели перевести мальчишки. — Галерея Ужасов».
И еще: «Не вскрывать — боится света». С пристани вся ватага двинулась к Тирляле, но дверцы его великолепной голубятни были закрыты.
— Занимается! — сказала почему-то шепотом мама Тирляли, проходившая как раз по двору за покупками. — День и ночь сидит!..
Это уже была новость! Тирляля, рыжий Тирляля, который вечно отлынивал от учебы и подкручивал учителям винтики, вдруг сидит над книгами? По доброй воле?!
Тот самый Тирляля, аттестат зрелости которого директор назвал «восьмым чудом света»?!! Ребята до того растерялись, что вернулись в школу, хотя до следующего урока оставалось еще полчаса.
И вот наступил день, когда из почек вылупились первые листики — маленькие, беспомощные, похожие на новорожденных цыплят. С утра люди сидели у телевизоров — ждали Сигнала. А его все не было, шел концерт машинной самодеятельности, сначала один электронный мозг жонглировал шариками и роликами, потом другой читал стихи собственного сочинения: