"Фантастика 2-23-120". Компиляцмя. Книги 1-20

Корнев Павел Николаевич

Из носа потекла горячая струйка крови — даже не понял, когда его зацепили, и я через силу заставил себя рассмеяться.

— Вот вы два дебила!

Марат вновь замахнулся справочником, но я успел повернуть голову, демонстрируя Угарову расчертивший правый висок шрам, и сказал:

— Рубец видишь? С армии контузия. Лопнет сосудик в голове и сядете оба.

В следующий миг я вновь оказался на полу, но не могу сказать, будто блеф совсем уж не удался. Вместо удара по голове Ибрагимов мощным пинком выбил из-под меня стул. Поменял, короче, шило на мыло…

—

Марат! Нам признание нужно, а не труп!

— К чёрту признание! И так сядет! — Ибрагимов снял пиджак, повесил его на плечики, убрал в шкаф. — Подпишешь признание, вернёшься в камеру, нет — тоже неплохо! — заявил он мне, закатывая рукава сорочки. — Сядь, мразь!

Я поднялся с пола, опустился на стул. Взгляд зацепился за кобуру на поясе опера; в той — ПМ.

— Подписывай! — потребовал Ибрагимов, зайдя мне за спину.

— Нет!

Сильная рука зажала шею в сгибе локтя, а в следующий миг по правой почке прилетело кулаком. Раз! Другой! Третий!

Когда хватка ослабла, я попросту сполз на пол. Скорчился, хватанул воздух разинутым ртом.

— Наблюёшь — заставлю сожрать, — бесстрастным голосом пообещал Угаров.

И я ему поверил, каким-то невероятным образом пересилил рвотный спазм.

Меня вновь вздёрнули, усадили на стул. На этот раз Ибрагимов встал спереди, и замах я заметить успел. Среагировать — уже нет. Кулак саданул в солнечное сплетение, заставив сложиться пополам. Но хоть на стуле усидел…

— Подпишешь?

Отвечать не стал, желая выгадать время, тогда сначала прилетело по ушам, а потом ребром ладони по шее. И снова — пол. А линолеум ничего — мягкий…

Мелькнула мысль плюнуть на всё и подписать признание, чтобы потом оспорить его, сославшись на избиение, но пересилил мимолётную слабость. Бывало и хуже, перетерплю. А если сдамся — значит, напрасно терпел. Да и не угомонится Ибрагимов сразу. Так какого чёрта?!

Долго отлёживаться не позволили, вновь усадили на стул. Ибрагимов сразу бить не стал, принялся выхаживать вокруг, будто голодная акула. На него я не смотрел, только на кобуру на поясе. Близок локоть, да не укусишь.

Попросить расковать руки? Пуля одному, пуля другому, дальше на выход…

— Подписывай, тварь!

Я ответил непечатно, отвёл душу. И тогда зашедший за спину Ибрагимов взял в замок шею. Надавил не сильно, просто умело, и я задёргался, засучил ногами по полу, пытаясь вывернуться.

Но куда там! Из такого захвата и на ринге не высвободиться, а уж дёргаться, когда скованы за спиной руки, и вовсе дохлый номер. Дохлый — иначе и не скажешь.

Подошвы кроссовок скользили по линолеуму, не позволяя отыскать точку опоры и опрокинуться, а сознание медленно-медленно уплывало во тьму. Потом погасло, но не окончательно, почти сразу я выплыл из серого марева забытья, хватанул воздух разинутым ртом.

И тогда стало страшно вдвойне, просто-таки иррациональный приступ ужаса накатил. Ибрагимов ведь лишь немного ослабил хватку, захвата с моей шеи он не убрал. И значит — ничего ещё не кончилось, а сколько ни дыши — впрок не надышишься.

Вот же сука…

10|09|1992

утро-день

Дышать

старался через раз и неглубоко. Нет, вовсе не по причине отбитых рёбер — с рёбрами как раз был полный порядок. Да и в остальном внешне был как огурчик, били меня хоть и сильно, но предельно аккуратно, не оставляя заметных следов. Запястья только наручниками ссажены, да на лодыжке синяк тёмным багрянцем наливается, но это сам инициативу проявил — попытался Ибрагимову пяткой по колену приложить, а тот изловчился и пинок каблуком туфли парировал.

Откуда тогда проблемы с дыханием взялись? Да ниоткуда. Набирать полные лёгкие воздуха просто… не хотелось. Вообще шевелиться желания не было: по печени и почкам мне насовали знатно. Но не покалечили и не убили, что уже само по себе радовало несказанно. Других причин для радости не имелось.

Лежу в камере, спину давят жёсткие доски нар, над головой серый потолок. Ну и остальное всё такое же серое и неприглядное, как моё ближайшее будущее.

Нет, признание я не подписал, да только законопатить меня за решётку смогут и без царицы доказательств. На содействие Никифорова надежды как-то даже и не осталось, не участковому против этой парочки идти. Уповать остаётся исключительно на адвоката, а статистика по доле обвинительных приговоров ни фига не в мою пользу. Закроют.

И это… не пугало, нет. Скорее выворачивало душу наизнанку своей несправедливостью. Весь страх до донышка я выбрал вчера. Когда тебя душат — это очень-очень страшно. До усрачки практически. И ещё давит осознание полной беспомощности. Тут проще простого сломаться.

Я и сломался, только немного не в ту сторону. К счастью, руки были скованы, а то бы точно изловчился из кобуры Ибрагимова табельный ствол выдернуть, положил бы там и его, и Угарова. Совершенно ведь логичным решением это тогда казалось. Более того — единственно возможным выходом.

А сейчас вспоминаю — и потряхивать начинает. Нет, удавлю обоих выродков с превеликим удовольствием, Ибрагимова — так уж точно, но только при наличии железобетонных гарантий в собственной безнаказанности. А вчера, дурак такой, даже пути отхода из управления прикидывать начал. Всё простым и понятным казалось. Одно слово — кукушку встряхнули. Неадекватность полнейшая.

Лязгнула заслонка окошка и, повинуясь приказу, я нехотя слез с нар и встал лицом к стене. Дальше без неожиданностей — наручники и по коридорам начавшего просыпаться управления в прекрасно знакомый кабинет.

На этот раз Угаров решил побеседовать со мной с глазу на глаз.

— Ну что надумал, Сергей? — поинтересовался он почти приветливо, когда конвоир разомкнул стальные браслеты и покинул кабинет.

— Ничего, — коротко ответил я. — Невиновен.

Если Угаров и оказался таким ответом разочарован, своих эмоций он никак не выдал и указал на стул.

— Присаживайся.

Я опустился на сидение очень плавно и медленно, даже и так поясницу пронзила острая боль, стало трудно дышать.