"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
– Так каков план действий? – спросил я. – К черту в пасть предлагаете сунуться?
– Разумеется, нет. – Садовский включил свет и надавил на кнопку электрозвонка, приделанного к столу. – Операция еще не разработана до конца, но кое-какие подробности тебе расскажет один твой хороший знакомый. Он сейчас сюда зайдет. Имей в виду, что он пока не в курсе нашей истинной сущности, и будет лучше, если тайна останется тайной…
Садовский вышел из зала. Спустя полминуты входная дверь открылась, и ко мне, немного прихрамывая, подошел… Орлов! Я сразу узнал поручика, несмотря на чудовищный шрам, рассекающий лицо, изуродованное правое ухо и закрытый черной повязкой левый глаз. Кто именно так обезобразил лик начальника нашей полковой разведкоманды, о судьбе которой мне ничего не было известно более месяца? Сейчас узнаю.
Глава 4
Помню, в пору моего счастливого советского детства, как-то гостя у бабушки летом в деревне, довелось мне стать участником настоящей битвы деревенских рыцарей. И хотя тогда встретились не тридцать жосленцев с тридцатью плоэрмельцами, а пятеро микитинских с пятью
Еще за неделю до часа «Х» мы тщательно точили свои деревянные, сделанные из заборных штакетин мечи и украшали гусиными перьями шлемы, созданные кустарным способом из пустых жестяных банок из-под повидла. Готовился к ристалищу и я, однако в итоге удача оказалась капризна, и наша партия проиграла бой, беспорядочно отступив под напором превосходящих сил противника. В тот горестный день я попал в плен, но сумел бежать. И теперь, спустя много лет, очутившись здесь, в ином времени и ином месте, внимательно слушал Орлова, вместе с остатками двадцатого корпуса брошенного на произвол судьбы. Рассказ у поручика получился мрачным и тяжелым:
– …Мы держались из последних сил, но патроны и снаряды были на исходе. Всех съедал чудовищный голод, а германские пулеметы, артиллерия и пехота не умолкали ни на мгновение. Мы отвечали все реже и реже. Попробовали, наконец, прорваться, но безуспешно. Кольцо сжималось и становилось плотнее, у неприятеля подходило подкрепление, наши же ряды стремительно редели. Вечно это продолжаться не могло. И вот настал последний бой у опушки леса. Что сталось с Гойдой, Морозовым и Голенищевым, я не знаю. Все тогда смешалось в бешеной карусели, где у каждого задача была одна: выжить и, по возможности, вырваться из окружения. Мне и многим другим в этом отношении не повезло. Нас обстреливали со всех сторон, а мы почти бежали по болотистым равнинам с кочками, наивно думая, что вырвемся из объятий смерти, но навстречу нам, стреляя на ходу, уже шли германские цепи, хладнокровно встречая наше безумное, без патронов наступление…
– Что было дальше? – спросил я.
– Горькая чаша плена. Наигранно-торжественно он начинался для нас. Всех оставшихся в живых офицеров, отделив от солдат, собрали в одну массу. На опушке леса нас встретил окруженный пышной свитой старший из немецких генералов. Напыщенные речи говорил: «Все возможное в человеческих руках вы, господа, сделали: ведь, несмотря на то что вы были окружены, вы все-таки ринулись в атаку, навстречу смерти! Преклоняюсь, господа русские, перед вашим мужеством!» Козырнул и ускакал. Тут другой генерал пообещал, что сейчас же для нас приготовят горячий завтрак из колбасы и чая. В это время прибыла немецкая санитарная рота с носилками и перевязочным материалом, начала помогать раненым. Добрались и до меня, но тут в воздухе неожиданно стали с треском разрываться снаряды шрапнели и гранаты. Наши снаряды. «Значит – выручают! – подумал я тогда. – Спасают! Идет, наконец, со стороны Гродно так страстно, так нестерпимо долго ожидаемая помощь!!»
– Не успела подмога?
– Увы, нет. Зато разом преобразились лица галантных победителей, моментально сделавшись какими-то испуганно-жестокими: резкие команды и даже ругань посыпались в наш адрес; немецкие офицеры быстро куда-то все исчезли, а нас по команде фельдфебеля тесно окружили конвойные солдаты с ружьями наперевес и почти бегом повели в чащу леса, все дальше и дальше от площади разрыва русских снарядов!..
Семь дней. Нас гнали, как скот, семь долгих дней, торопились скорее вывести из района боевых действий, часто сворачивали с шоссе и вели лесом или полями без дорог, видимо, боясь натолкнуться на какую-нибудь русскую часть. Не стану рассказывать все подробности этого скверного пути, хотя они и чрезвычайно примечательны. Помню, как один из конвойных солдат, познанский поляк, попытался по кусочку разделить свой хлеб между нами, но не тут-то было. С руганью на него накинулся старший конвойный. «Нельзя помогать этим русским свиньям!» – кричал он. Так обращались в пути с нами, пленными русскими офицерами, что и говорить о нижних чинах. На одной остановке я увидал, как немецкие солдаты снимали с наших лучшие сапоги, бросая взамен свою плохую старую обувь. Меж тем раненая нога все сильней и сильней давала о себе знать. Когда мы достигли Августова, боль стала нестерпимой. Но отдыха и лечения все не было.
– Вам что же, повязку даже не сменили?
– Если бы. Кое-что действительно поменяли, а именно конвой. Вместо солдат-пехотинцев к нам приставили кирасир с пиками. Злые твари. Где-то перед самими Рачками я, не в силах более терпеть боль, присел на пень, чтобы перевязать свою истерзанную ногу. Тут же ко мне подскочил один из этих пикинеров и завизжал, размахивая своим оружием. Заколоть грозился, но мне, признаться, тогда было уже все равно. Я спокойно окончил перевязку и обулся. Ничего не чувствовал. Мной всецело овладело какое-то отупение, угроза смерти не пугала, сознание действительности покинуло меня. И всюду звучали эти нескончаемые окрики старшего конвойного: «Вставать!», «Строиться!», «Скорей-скорей!», «Выходите вон!» Но это не самое грустное. Грустно стало, когда мы пересекли границу и вступили в эту треклятую Германию. Ругань, плевки, кулаки, с угрозой поднятые вверх, сопровождали нас во всех немецких местечках. Я, например, как сейчас вижу разъяренную толпу немцев, посылающую нам проклятья, и особенно запомнил искаженное яростью лицо одного дряхлого лысого старика, пытающегося слабой рукой бросить в нас камень… Вредный дед, но и он остался позади, а впереди нас ждали грязные вагоны на станции Маркграбово и стук колес. То еще путешествие выдалось. Было тесно, спали прямо на полу, скорчившись от холода. На станциях на вокзалы не выпускали, а запирали на замок. На одной большой станции Заметову сделалось дурно. В это время проходила по
Да, Николай Петрович, на вашем печальном примере я в очередной раз убедился в том, что сейчас в душах немецких военных разгорается темный огонь, который впоследствии превратится в пожар под названием «нацизм». Все так. И старт розжига дан отнюдь не сегодня. Сначала робкие кабинетные споры ученых в конце девятнадцатого века на тему расовой неполноценности того или иного народа. Затем в окопах мировой войны на Западном фронте молодой человек по имени Адольф среди таких же, как он, солдат зачитывается оккультными трудами Гвидо фон Листа. Ну а после Ноябрьская революция, Веймарская республика, Туле [103] , штурмовые отряды, Пивной путч, свастика…
103
Общество Туле (нем. Thule-Gesellschaft) – немецкое оккультное и политическое общество, возникшее в Мюнхене в 1918 г. Полное наименование – Группа изучения германской древности (нем. Studiengruppe fur germanisches Altertum). Название Туле происходит от мифической северной страны из древнегреческих легенд. Лица, связанные с обществом, внесли заметный вклад в создание Немецкой рабочей партии, позднее переросшей в НСДАП.
Но до рождения чудовища еще восемнадцать долгих лет, которые разрушат далеко не одно государство и покалечат далеко не одну жизнь. Жизнь Орлова, во всяком случае, уже покалечена, как и он сам. И раны эти нанесли ему отнюдь не люди.
– …Я до сих пор не понимаю, как мы вынесли все это, – продолжал свой рассказ поручик, – но когда нас человек по сорок впихнули в какой-то погреб с каменными низкими сводами, дали каждому железную кровать с соломенным тюфяком, подушку и одеяло, а сами скрылись за дверью, нам хотелось только одного – выспаться. Без окон, без дверей – полна горница людей. Это про нас и тот застенок, где мы очутились. Ряды двухъярусных кроватей, дневной тусклый свет проходил только в маленькое окошечко на входной двери, над потолком тускло светила лампочка. Затем раздался топот сапог, и нас повели умываться во двор, накормив, наконец, скверным кофе с черным хлебом. Во дворе уже шла поверка. Из города прибыл комендант форта, фельдфебель по списку выкрикивал нас по чину и фамилиям, читал приказы, разные законы и правила для военнопленных. После скудного обеда была вторая поверка. Явился врач со шприцами. Начал колоть прививки от холеры и чумы, мне ногу осмотрел. А затем перед строем возник этот предатель Нафферт. О, я хорошо запомнил его фамилию. Он тщательно осматривал каждого из нас, что-то писал в блокноте. Меня особенно долго расспрашивал.
– О чем именно?
– Больше про мое самочувствие, а затем перешел на оскорбления.
– Личные?
– Можно сказать и так. Ругал государя с монархией и обещал спасти Россию от хаоса революции любым способом. Я до сих пор не понял, что означает выражение «сделать боевой апгрейд здешним фашистам, прокачав их до сотого уровня»…
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Значит, не врал Садовский, когда говорил о втором Бакунине. Но мне, честно говоря, непонятно, как этот юный, не пойманный пока нами геймер империю надумал спасать. Если на революционный манер, то я России не завидую. Со слов Орлова выходило, что Кирилл Бакунин твердо намерен свергнуть царя, республику установить, террор почище робеспьеровского устроить. Интересно получается. Алексей Бакунин монархист, а его брат революционер. Правда, Алексей сейчас содержится в спецбольнице (дурке, чего уж там) под тщательнейшим присмотром, в то время как Кирилл на свободе и творит зло. А как иначе назвать все эти чудовищные опыты, частью которых стал и Орлов?
– …Меня отделили от остальных, поместили в небольшую комнатушку, стали лечить и хорошо кормили. Как оказалось, на убой. Но это я выяснил лишь тогда, когда одним прекрасным утром меня вновь вывели на двор, и на сей раз одного. На валу, еще покрытом снегом, стоял часовой, но он оказался не столь страшен, нежели здоровенный детина с длинными, как у обезьяны, ручищами и абсолютно тупым взором, налившимся кровью, едва детине дали какую-то пилюлю. Отлично помню эти первые мгновения боя. Решил, что скорость будет мне в помощь. Жестокая ошибка. Дьявольское снадобье мгновенно превратило моего неуклюжего противника в рычащий ураган, спастись от которого помогала лишь ярь. И боли он не чувствовал. Совсем. Я сломал ему руку, ногу, расплющил нос, выбил глаз, но и сам многое потерял (Орлов театральным, но горьким жестом обвел свое лицо). Не знаю, чем закончился этот бой для зверя, но я, жестоко израненный, провалялся среди своих несколько дней, слыша, как стучат по каменному полу подкованные гвоздями сапоги часового и раздается громкий шепот: айн, цвай, драй!..