"Фантастика 2024-148". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Я выкручивался, как уж на сковородке, ибо ляпнул термин, который появился только в восьмидесятых годах двадцатого века, когда один из французских президентов потерял сознание во время визита в бывшую колонию. Его обследовали с ног до головы, в крови нашли следы прошедшей давно инфекции, и ничего более, после этого занялись этим вопросом серьезнее. Отсюда возникло новое заболевание, СХУ. Но сейчас это не ко времени. Надо всё-таки следить за собой, а то такие проколы могут дорогого стоить.
— Вы не вспомните фамилию этого врача? Было бы интересно
— Он представился, как месье Жан, и упомянул только, что у него практика в Бордо. Я постараюсь найти его адрес, Яков Гиляриевич, но обещать ничего не могу.
— Понимаю, но было бы весьма интересно, тем более, что у вас была высокая температура, по словам вашего брата. И Дарий Львович подтвердил, что воспаления легких не обнаружил, говорил о симптомах инфлюэнцы. Интересно.
Профессор задумался о чем-то своём, о профессорском. Кажется, невольно я чуть-чуть попрогрессорствовал.
— Синдром хронической усталости. Весьма занятно! Что предложите, коллеги, в качестве лечения?
— Покой, режим питания, режим труда и отдыха, лаундаум по двадцать капель три раза в день. — раздался чей-то голос.
— Не помешало бы гирудотерапию, Яков Гиляриевич.
— Вахновский, чудесно, что не помешало бы, но больной истощён. Чтобы начинать его лечить пиявками необходимо, чтобы пациент набрал сил и немного отъелся, а уж потом и пиявки можно будет поставить. А вот лаундаум, хм.
— Лаундаум — это пережиток прошлого! — возразил кто-то из коллег, — я предлагаю гравидан, прекрасный препарат, испытан на красноармейцах.
— Вижу, что мнение коллег разделилось. — подвёл черту под короткой дискуссией профессор.
— Яков Гиляриевич, может обойдемся без гравидана? — пить препарат, полученный из мочи беременных женщин мне не хотелось совершенно. Я в своё время увлекался творчеством Булгакова и читал, что прообразом профессора Преображенского послужил муж скульптора Мухиной, доктор Алексей Замков, создавший гормональную вытяжку из мочи беременных женщин.
— Хм. — произнёс профессор Этингер.
— Ландаум — это спиртовая настойка опия? — уточнил я на всякий пожарный случай.
— Абсолютно верно, Михаил Ефимович, не хотите вернуться в медицину? Мне кажется, у вас есть наклонность к этому виду деятельности.
— Да нет, я лучше пером на бумаге, и еще, мне бы не надо ландаума, хорошо?
— Боитесь привыкнуть? Ну что вы, в такой дозе этот препарат абсолютно безвреден, впрочем, со мнением пациента необходимо считаться! Хорошо известен такой феномен, что если больной не верит врачу или в лекарство, то эффект от лечения будет невелик. А посему.
В качестве рекомендаций я получил назначение кучи анализов, режим усиленного питания, режим отдыха и электропроцедуры, которые должны были привести в порядок мою истощенную нарзаном нервную систему.
После врачебного обхода мне принесли манную кашу, по-видимому, эта комковатая не совсем съедобная масса соответствовала представлению профессора о правильном и усиленном
Зато у меня получилось поговорить с самим собой. Диалог двух умных личностей (это я себе так льщу) получился занятный.
— Ну что, Миша, попал?
— Я-то попал. А вот ты, Михаил, пропал.
— Да, мне моё будущее как-то совсем не нравиться. И зачем я не послушал ЕГО совета и не застрелился?
— О! Ты и про тот разговор со Сталиным подсмотрел?
— Ну а зачем мне было черную кнопочку нажимать? — голос Кольцова казался каким-то выцветшим, безэмоциональным, кажется, он уже осознал, что всё что мог, уже накосячил.
— Ну и нажал, ну и что? Ты надеялся, что пронесёт, что уж тебя-то точно не затронет! А надо было думать головой, Миша, а ты совсем не в ту сторону думал, скажу я тебе.
Наверное, Михаила потряс тот самый эпизод из его будущего. Когда Сталин будет принимать его по возвращении из Испании и поинтересуется, есть ли у него револьвер и не хочет ли он из него застрелиться.
— Нет, меня поразило, скольких людей я оклеветал, а ведь был уверен, что у меня стальные нервы, что выдержу всё, не сдамся, а на проверку оказалось… обломали… суки позорные!
— Миша, давай без эмоций. — я потянулся в постели, противно скрипнули пружины, устроившись чуть удобнее, продолжил:
— Ни тебя ни меня наша общая судьба не устраивает, так? Так! Значит, надо думать, что делать, чтобы ее изменить.
— Согласен! Только вот как это изменить? Вот, я не понимаю, понимаешь, Миша, я не понимаю ЗА ЧТО? Меня за что расстреляли??? Что за мать вашу.
— Кольцов, успокойся! За что, ты же знаешь, что это до сих пор никому не известно. Три основные версии. Первая: тебя Ежов прихлопнул за шашни с евонной женой. Незадолго до того, как его самого замели, он вместе с Берией написал донос на нас с тобой Сталину, где всё припомнил — и твои антибольшевистские статьи, и симпатии к Троцкому, много чего там было. С этого документа всё и началось. На допросе Ежов указывал на то, что считал тебя любовником своей жены. Хорошо, что не своим лично. Поскольку в своих показаниях признался в гомосексуальных связях, указал троих, в том числе своего охранника. Из этой «голубой» четверки только охранника отправили на принудительное лечение.
— Извини, Миша, но с этим карликом, это уже перебор!
— А с кем не перебор? Миша, скажи, ты бисексуал? Тебе всё одно, с мужиками или бабами?
— А тебе?
— Вот кто из нас двоих еврей?
— Теперь ты!
— Нет, Кольцов, не уходи от ответа, в то, что ты к Ежову никакого влечения не испытывал я верю, а как твои контакты с Чичериным, он же был глава местной тусовки «голубых»? Ась? И кто называл Маяковского «Володей», и кого Маяковский называл «Колечкиным»?
— Ты на что намекаешь, что мы с Маяковским? Ты что, не все закрома вскрыл? Мы с Володей были только друзьями! И вообще. Что за хрень?