"Фантастика 2024-148". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
— Стоп! Но Маяковский спал с Бриками, И Осей, и Лилей! Это же факт!
— Хрень это а не факт, они вдвоём — Ося и Володя спали с Лилей, иногда втроём, но именно оба с Лилей, а не между собой! Понимаешь, время после революции такое было, да.
— Ты про стакан воды? И обобществление женщин?
— И про свободу, в том числе сексуальную, вот, даже покраснел, понимаешь, я из еврейской семьи с очень строгим традиционным воспитанием. А тут оказывается, границ нет, в общем. свобода во всём. Но у меня во всём есть свои границы. Так что с мужиками не спал и в половую связь не вступал.
— А Чичерин?
— А что Чичерин? Мне по работе надо было часто выезжать за границу. Георгий Васильевич был достаточно добр ко мне, помогал
— Знаешь, в моё время отменили закон о преследовании за гомосексуализм.
— Какой такой закон? — Миша был действительно удивлен.
— Его примут в тридцать четвертом — уголовное преследование за гомосексуальные отношения. Отменят уже намного позже, при этом некоторые из этой «голубой» тусовки начнут вписывать в неё как много ярких и интересных личностей. Зачем? Чтобы придать себе вес и доказать, что они — отличные от других и более успешные. наверное, так.
— А смысл?
— Есть такая теория заговора или «золотого миллиарда». Короче, гомосячество активно насаждают, чтобы искусственно сдерживать рост населения, у таких пар детей нет, так что прирост населения становится отрицательный…
— Зачем?
— Слишком много населения на планете, Миша. Был такой Мальтус, умник. Теорию интересную вывел про удвоение населения Земли каждые двадцать пять лет, если ничем оное не сдерживать. Так что это не все методы решения проблемы. Но сейчас не это главное. Главное: что мы с тобой делать будем!
— Стоп, Пятницын, а ты каким боком к гомосекам относишься!
— А я к ним вообще не отношусь! У меня такая позиция: кто с кем спать — взрослый человек может решить сам, в чужую постель не лезу и указывать, кому как жить не собираюсь, но с мужиками не сплю, мне женщины нравятся, наверное, я лесбиян.
— Га-га-га. злой ты, Миша, и шутки у тебя злые.
— Короче, Кольцов, в чужую постель не лезу, но и активная пропаганда вот этого всего мне претит, неправильно это. Особенно когда детей касается. За такое кастрировал бы. всех педофилов, независимо от их предпочтений. Вот так. Миша.
— Позиция ясная. Теперь переходим к основному вопросу: раз вопрос: кто виноват мы вежливо остановили в стороне, то остаётся вопрос что делать? Так?
— Нет, давай закончим с темой «кто виноват». Вторая версия, что тебя подставил Андре Марти. Он отвечал по линии Коминтерна за дела в Испании и течение Гражданской войны. Одним из главных виновников своего провала сделал тебя, намекая на связь с троцкистами и прочими противниками Сталина.
— Так, знаю я его, неприятный тип, в Париже с ним встречался. Скользкий он какой-то.
— Если тебя успокоит — в конце пятидесятых его уличат в связях в полицией, исключат из партии как провокатора.
— Пятницын! Утешение так себе. Не успокаивает, ни на грош.
— И последнее, личная неприязнь Сталина. Ты слишком независимо себя вёл, слишком наплевательски относился к мнению вождя. За что и поплатился.
— Вот блядство. — и Кольцов стал материться. Долго и умело. Я слушал, мог бы, так законспектировал бы, богатая у Кольцова жизненная биография, с интересными личностями сводила! И как загибает! Как загибает! Поэт. почти что.
— Хватит, Кольцов! Давай вернёмся к вопросу, что нам с тобой делать?
— И какие есть варианты?
— Не так много, Миша! Первый вариант: не вернуться из загранкомандировки, то бишь стать невозвращенцем. Вторая — изменить свою линию поведения и колебаться вместе с линией партии и товарища Сталина. Третья — не высовываться, в том числе не встревать в Испанскую эпопею. Четвертая — попытаться изменить ход истории. Примерно такие варианты.
— Убрать Сталина ты
— Кольцов, ты знаешь, ЧТО нас ждёт? Война с Германией. С Гитлером, которого еще не привели к власти, но к которому уже присматриваются. Очень серьезные люди. Двадцать шесть миллионов людей погибнет, советских! Большинство из которых гражданские, в Европе погибнет более трех миллионов евреев, только потому, что Адольф посчитает их виновными во всём. И будет искать метод решения еврейского вопроса через уничтожение вашего, теперь и моего, народа. Так что свалить и не отсвечивать, всё-таки не выход. Как и убрать Сталина.
— А Сталин-то причём?
— А кто будет Гитлера ломать?
— Что, совсем некому?
И Михаил Кольцов, скрывающийся в моей голове, задумался.
Глава пятая. У меня зазвонил телефон
Москва, Дом на Набережной
1 февраля 1932 года
Наконец наступил тот день, когда я покинул больницу на Вшивой горке. Если вы думаете, что наука в эти несколько дней оставила меня в покое, таки не дождетесь. Я еле вырвался из жарких объятий местных медицинских светил с заключением «общее психическое и физическое истощение организма». Пока был в больнице, меня пичкали какими-то процедурами, ультракороткими волнами, ультраузкими волнами, ультрабыстрыми волнами, в общем, при моем начальном медицинском образовании (а я (Михаил Кольцов) не окончил первый курс медицинского, а я (Михаил Пятницын) всего лишь медучилище), в общем при этом моём багаже разобраться, чем меня там пичкали, возможности не было. Не поили мочой беременных и то гут. Нет, я к беременным женщинам со всем уважением, не поймите меня правильно, но некий дискомфорт всё-таки присутствовал. Из всех процедур мне больше всего подошёл электросон, потому как я от него действительно засыпал и чувствовал себя достаточно взбодрённым.
Но 1 февраля поутру медицинский консилиум решил, что наблюдать за мной больше нечего, анализов тоже из ихнего любимого пациента больше не взять. Так что прощай, больница, здравствуй, дом родной. Что я делал в больнице? За медсестрами ухлестывал? Гыгыгы.. Придумаете тоже. Я всё время думал. «Есть ли у вас план, мистер Фикс? А вы курите, мистер Фикс? Тогда я угощаю вас, мистер Фикс».
Для человека моего времени со всеми его страхами и прочими вещами кажется, что свобода — самая большая ценность. Но я-то не мальчик, и знаю, что абсолютной свободы не бывает. Нет её, от слова совсем. По своим убеждениям, внутреннему складу я, скорее всего, стихийный анархист. Я (Пятницын), человек, который не терпит никакого насилия над собственной личностью, но постоянно вынужден идти на компромиссы: на любой работе над тобой есть какой— то начальник. Лучше, чтобы начальства было поменьше, и в твои дела они не слишком-то лезли, но это уже от ситуации. Я всегда выбирал такую работу, которая служила бы определенным балансом между моим собственным ощущением свободы и необходимостью дисциплины и подчинения кому-то еще. «Белая вспышка слева, красная вспышка справа, мы поднимаем в небо чёрное наше знамя» — вот где-то так. И не надо мне рассказывать про анархизм как про нечто совершенно дикое, это у нас капитализм совершенно дикий, а анархизм — это как раз разумный компромисс между свободой и обязанностями. Ну и вот. Плюс привычка русского интеллигента ляпать языком в твёрдой уверенности, что тебе за это ничего не будет, а к твоим словесным высерам все абсолютно должны прислушиваться, принимая их как истину в последней инстанции. И я абсолютно точно понимаю, что мне будет, наверное, очень сложно жить даже этих несколько отведенных мне судьбой лет в режиме сталинского СССР. Но. ведь пока что этого режима и нет! Вот в чём интересная особенность времени. В которое я попал.