"Фантастика 2024-180". Компиляция. Книги 1-29
Шрифт:
— Что, Россохину худо стало?.. — бурчит он. — Допился, старый крокодил…
Тельма молчит. Вжикает молнией мини-юбки, заправляет подол блузки, вдевает узкие ступни в туфли. На мгновение из освещенного коридора выпадает прямоугольник электрического света, и в комнате опять становится темно. Философ нашаривает на тумбочке сигареты и зажигалку, закуривает, прислушиваясь к немолчному бормотанию дождя за окном. Возвращается Тельма. Ни слова не говоря, идет к телефону, набирает номер.
— Его нет, — докладывает она тому, кто берет трубку на другом конце провода. — Видимо, ушел… Я тоже… Ничего, ничего,
Тельма кладет трубку, садится рядом с Философом на постель, берет у него сигарету, спрашивает:
— Ты когда заснул?
— Не знаю, трудно сказать.
— Но уже после меня?
— Да.
— Ты ничего не слышал?.. Какого-нибудь скандала, стрельбы… Нет?
— Не-е-ат… — подавляя зевоту, отвечает Философ. — По-моему, все было тихо, мирно…
Тельма, раздавив в пепельнице окурок, встает, зажигает свет, командует:
— Одевайся!
— Э-э… — жмурясь от ослепившего его света, тянет Философ. — Мы что, поедем куда-нибудь, или пойдем?
— Пока пойдем, а там видно будет.
— Кто-нибудь пропал?
— Кажется…
— Россохин?
Тельма не отвечает. Смотрит на любовника с плохо скрываемым сомнением.
«Размышляет, брать ли меня с собой… — думает он. — Боится? Скорее, не хочет впутывать в дела популяции постороннего… Господи, неужели и Тельма работает на них? Времена, видно, настали такие: все работают на кайманов… Даже Россохин крышует их… Хотя ведь этого депутата вполне могут использовать втемную, и он сам того не замечая, позволяет им гнать за городом наркоту… Ну до него-то мне нет никакого дела, а вот что касается Тельмы… А ведь я уже решил было, что она женщина с тайной, но не ожидал, что тайна окажется столь банальной…»
— Ну, пошли, — говорит он, застегивая брюки. — Я готов!
— Отлично! — откликается Тельма и протягивает ему «ТТ». — Вот, возьми эту штуку.
Философ хмыкает.
— Э-э, подруга, я ж в завязке! — возмущается он. — Не хватало еще пальчики на стволе оставить… Ко всем прочим неприятностям… Может я обойдусь подручными средствами?
— Бери!
— Ладно… — вздыхает Философ. — Патроны есть?
— Нет, патроны не понадобятся…
— Ну да, конечно, можно ведь и рукояткой… — бормочет Философ, засовывая пистолет во внутренний карман пиджака.
Глава 22
Они поднимаются в вестибюль, но прежде, чем выйти на крыльцо, переобуваются и надевают верхнюю одежду. За стойкой обнаруживаются резиновые сапоги и плащи-дождевики. И правильно. Потому что снаружи моросит редкий дождик. Машин у крыльца уже нет. Похоже — вся пьяная гоп-компания укатила. Тельма решительно сворачивает в аллейку между мокрыми кустами и включает фонарик. Двигается она столь стремительно, что Философ едва поспевает следом.
«Видать, в рукопашную придется, ежели без патронов, — вяло размышляет он. — Мало мне шишек… Во всяком случае, сегодня бы не хотелось… Эх, надо было глотнуть перед уходом…»
Шлепая по лужам, они добираются до ограды, а оттуда, через пролом, проникают за территорию санатория. И оказываются в дремучем лесу, который простирается до самого побережья. Слышно, как шумит дождь в невидимых во мгле кронах. Листья не в силах удержать воду и капли срываются, разбиваясь о плечи бредущих во тьме
— Скоты… — стонет она. — Так я и знала… Изверги… Фашисты…
Она задирает голову скользнув лучом фонарика по силуэту человека, распятого между двумя осинами. Философ всматривается и к его горлу подкатывает тошнотный ком. То, что висит среди стволов, человека напоминает лишь отдаленно. Луч отражается от блестящего округлого, как у осы, сегментированного брюшка, тонкие лапки судорожно скрючены у груди, приплюснутая голова безжизненно болтается, когда осины покачивает ветром, а со спины свисает прозрачный, словно склеенный из слюдяных чешуек плащ.
— Скорее, Граф… — торопит спутника Тельма. — Его надо снять!
— Как я его сниму! — ошеломленно бурчит он. — Тут топор нужен, а не пистолет.
— Это хитрый капкан! Вот здесь зажим, видишь?.. Сунь между зубьями ствол и цепь разомкнется!
Присмотревшись, Философ действительно видит хитроумное устройство, состоящее из металлической цепи, капкана и прочных капроновых шнуров. Видать, «тонкий» брел по тропинке, задел капкан, тот сомкнулся, шнуры захлестнули и вздернули человека-осу между двумя древесными стволами. Видимо, не обошлось без изобретательных «охламонов патлатых» товарища Томуска. Индикатор с излучателем они сделать не умеют, а вот ловушку на чужака — пожалуйста.
— Так просто ствол не вставить, — бормочет Философ. — Я попробую руками раздвинуть, а ты сунешь ТТ.
— Давай!
Тельма вытаскивает у него из пиджака пистолет, Философ хватается пальцами за сомкнутые дуги капкана и до хруста плечах, разжимает их, а девушка сует в образовавшуюся щель рукоять пистолета. Пальцы Философа свободны. Он успевает выпрямиться и принять на себя тело «тонкого», потому что шнуры уже не удерживают того между осин. Человек-оса оказывается невероятно легким, но Философ с трудом удерживает освобожденного, потому что пальцы его все еще сведены судорогой от напряжения.
— Подержи фонарик, — говорит ему Тельма.
— Погоди… — сипит Философ. — Сейчас пальцы отойдут…
— Посвети! — требует девушка и все-таки сует ему фонарик. — Я посмотрю, что с ним.
— Ты что — энтомолог, — пытается пошутить Философ, зажимая фонарик между ладонями.
— Это не смешно! — бурчит она.
— Несите меня в санаторий, — раздается тихий, почти бесплотный голос. — И вызывайте машину.
— Так и сделаем! — одобряет Тельма. — Граф, поднимай его!
Вернув ей фонарик, Философ протягивает руки к лежащему, и к своему ужасу видит, что перед ним вовсе не гигантская оса. Крылья, которые он поначалу принял за прозрачный плащ, прямо у него на глазах и впрямь становятся плащом, брюшко раскалывается, освобождая место для длинных тонких ног, нижних из шести, до этого момента судорожно поджатых лапок. Средняя пара сливается с грудной частью тулова, а верхняя уже вполне походит на человеческие руки. Трансформируется и лицо. Фасеточные глаза, за исключением двух ячеек, образуют скулы и щеки, а ротовой аппарат насекомого дифференцируется на нос и рот. Насекомое исчезает, перед Философом снова оказывается желтолицый.