"Фантастика 2024-180". Компиляция. Книги 1-29
Шрифт:
— Да бери же его, — с досадой торопит любовника девушка.
— Не могу, руки почти не слушаются.
— На закорки.
— Сейчас… — бурчит Философ и опускается возле «тонкого» на корточки. — Хватайте меня за плечи, что ли…
Взвалив пострадавшего на спину, Философ медленно трогается назад по тропинке. Тельма изо всех сил старается облегчить ему путь в кромешной тьме, подсвечивая тропинку лучом фонаря. Обретя человеческий облик, «тонкий» приобретает и вес, соответствующий взрослому, пусть и неимоверно худому мужчине. И хотя Философ не
— Куда его? — тяжело дыша, спрашивает Философ, добираясь до крыльца.
— Пока в вестибюль, — не слишком уверенно отзывается Тельма.
— Не надо, — четко произносит человек-оса. — Оставьте меня здесь.
— Какого черта! — возмущается Философ, которого уже пошатывает от усталости. — Я пер тебя на своем горбу целый километр, для того, чтобы кинуть в первую попавшуюся лужу!
— Не будьте таким упертым, — еле шепчет желтолицый. — Незачем меня таскать туда сюда, сейчас Тельма вызовет машину.
— Делай как он говорит, — поддакивает та и бегом бросается в вестибюль санатория.
Из чистого упрямства Философ все-таки поднимается на крыльцо, кладет свою ношу на скамейку и начинает шарить по карманам в поисках курева. И дождь, как назло, до этого лишь слегка моросивший, вдруг обрушивается ливнем. Человек-оса мгновенно приходит в себя. Застонав от наслаждения, он подставляет лицо под дождевые струи, начиная буквально впитывать его в себя.
— На заживающую рану, — бормочет Философ, внезапно пришедшие на ум стихи, — нежней бальзама не прольешь, вдыхая огненную прану, когда другой вдыхает дождь…
— Чьи стихи? — спрашивает вдруг пострадавший. — Ваши?
— Может быть. Не помню.
— Не мучайтесь, идите в вестибюль, — говорит человек-оса. — Здесь сыро, а вам хочется покурить.
— А вам — не хочется? — спрашивает Философ.
— Никогда.
— Ну да, у вас же трахейное дыхание…
— Почему? — откликается его странный собеседник. — Все зависит от ситуации. Сейчас дождь и я дышу жабрами, прекратится — перейду на легкие, а потребуется лететь — на трахеи.
— У вас что — весь набор?
— Нет. Всего лишь высокая степень адаптабельности.
— А как вас, кстати, зовут?
— Какого-то определенного имени у меня нет. Вернее — есть, но оно не произносимо. Мы не нуждаемся в столь примитивной самоидентификации. Существует гораздо более эффективный способ распознать друг друга. Например — по индивидуальной частоте колебаний мозговых волн. Это имя, которое не нужно запоминать.
— Вы откуда прилетели? — спрашивает Философ. — Я имею в виду — с какой звезды?
— Я такое же земное существо, как и вы, Евграф Евграфович, в противном случае мы попросту бы не поняли друг друга.
— А на Земле вы где родились? В СССР или за границей?
— Простите, может это вас шокирует, но когда я родился — не было ни СССР, ни одного из ныне существующих государств.
—
Чтобы чем-то занять руки, Философ все-таки вытаскивает из кармана сигареты, но тут же понимает, что те безнадежно отсырели. Отыскав взглядом урну, он выбрасывает всю пачку. Сквозь остекленную дверь видит, как Тельма в вестибюле говорит с кем-то по телефону. Затем она вешает трубку и убегает вверх по лестнице. Лишенный привычного допинга курильщик снова наклоняется к лежащему навзничь человеку-осе. В голове Философа роится множество вопросов.
— Выпить вы, конечно, тоже не захотите? — для разгона осведомляется он.
— Если только у вас найдется концентрированный нектар, — отвечает лежащий.
— Ни табака, ни алкоголя — вот секрет долголетия, — бормочет Философ.
Снова появляется Тельма, на этот раз в сопровождении другой — растрепанной и заспанной — девушки. Увидев пострадавшего, та сердобольно вскрикивает и бросается к нему, опускаясь на корточки. Однако Тельма отстраняет ее. Тогда незнакомка спохватывается и открывает медицинский чемоданчик, который принесла с собой. Вдвоем с секретаршей депутата, они принимаются проделывать с «тонким» какие-то манипуляции. Философу не видно — какие. Он деликатно отходит в сторонку.
В шелестящей и булькающей мгле ночного сада слышится урчание автомобильного мотора. К крыльцу подкатывает «ГАЗик», из которого выходит еще один старый знакомец Философа, врач здешней больницы Эрнест Голубев. Старый знакомец вовсе не стар. Ему лет двадцать пять, но весит он килограммов сто. С удивительной для своей комплекции прытью, врач взбегает на крыльцо и тоже бросается к человеку-осе. На Философа он поначалу не обращает ни малейшего внимания.
— Постой! — вновь перебиваю я Третьяковского. — Как ты сказал зовут врача?
— Эрнест Иванович Голубев, — уточняет Граф. — А что? Знакомое имя?
— Да, пересекались однажды…
— Мир тесен, — пробормотал мой собеседник и снова погрузился в пучину воспоминаний. — Осмотрев пострадавшего, Голубев велит перенести его в свою машину. Философ вновь поднимает «тонкого» на руки, остальные пытаются ему помогать, но скорее мешают. И все-таки вчетвером они довольно быстро доставляют пострадавшего к машине и укладывают его на заднее сиденье.
— Вы позвонили только мне? — спрашивает врач, обращаясь к Тельме.
— Да, только вам, — отвечает она.
— Правильно… — после некоторого раздумья отзывается врач. — Начнут разбираться — пойдет резня. А им… — Он показывает глазами на свой вездеход с брезентовым верхом. — Это очень не нравится… О, извини, Граф! — спохватывается Голубев. — Я тебя и не сразу узнал… Столько лет не виделись… Впрочем, ты не изменился.
— Зато ты потолстел, — бурчит Философ.
— Видел твою афишу, — говорит врач.
— Какую еще афишу?
— Так ведь лекция у тебя в дискуссионном клубе!