"Фантастика 2024-6". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Через месяц он решил уехать и обратился к риелтору для продажи квартиры в Москве и покупки чего-нибудь в Подмосковье с доплатой, но тот предложил грабительские условия. В другом агентстве Никита попал на какую-то совершенно неадекватную тетку, которая внезапно вознамерилась его совестить и упрекать: и квартиру-то бабушкину он продает, и деньги наверняка хочет на наркотики спустить, и будь ее воля, совершеннолетие в этой стране наступало бы в двадцать пять лет, и все были бы обязаны посещать воскресную школу.
Никита вылетел из ее кабинета весь пунцовый и, пожалуй, впервые осознал правоту профессора и его нелюбовь к альтруистам. Тетка ведь теряла выгодную сделку из-за желания наставить «юного бездаря» на путь истинный. Уже на лестнице его нагнал другой риелтор,
Он не успел. За три недели до эвакуации ему позвонил профессор и сказал всего одну фразу: «Беги, пока можешь».
Никита до сих пор не понимал, почему эти слова произвели на него такое впечатление. Анализируя свое тогдашнее состояние, он называл звонок профессора не иначе как панической атакой. Если бы не трагические события, которые повлекло спешное бегство из Москвы, Никита был бы ему даже благодарен, но… теперь больше проклинал.
В тот день, когда он спешно уезжал, в столицу без предупреждения приехал его навестить родной брат в сопровождении двоюродной тетки (единственной оставшейся у них родственницы). Почему-то они остались в Москве, не покинули ее сразу, не обнаружив в ней Никиты. Возможно, звонили, но он умудрился потерять телефон. Во время эвакуации их тоже не оказалось.
Квартиру Никита все же продал — первому риелтору за смешные деньги, оформив сделку за один день (как показали дальнейшие события, не прогадал, мог остаться вообще без средств к существованию). Затем он осел в Красногорске, оттуда переехал в поселок Архангельское и, наконец, купил одноэтажный деревенский домишко в десяти минутах ходьбы от железнодорожной станции «Нахабино». Там его бегство наконец окончилось, словно некто невидимый приказал: «Хватит! Сюда не дойдет».
Месяц он прожил как в тумане. Сил хватало только на самые элементарные действия: походы в магазин и готовку еды. Ничего не хотелось, телевизор Никита не включал, да там и не говорили ничего конкретного, и в газетах не писали. Столица жила как привыкла: шумно, скандально, в бешеном ритме. Только Никите теперь виделась в нем попытка сбежать от чего-то страшного или даже пир во время чумы. Единственное, что его спасало в считаные дни до катастрофы и месяц после нее, — книги. Мужик, продавший ему дом, ими не интересовался, так и оставил гнить на чердаке. Вероятно, будь у Никиты компьютер или другие занятия, он тоже не обратил бы на них внимания, но жизнь повернулась к нему, скажем так, спиной, а если не куртуазничать, то тем, что пониже поясницы, а затем еще и наклонилась. Работу он не нашел, да и не слишком стремился. По-хорошему, ему сильно требовался специалист-мозгоправ, но и к нему Никита, разумеется, обращаться не стал. В безопасности он чувствовал себя только в доме, запертом на все замки.
Книги пожелтели от времени и сырости, у некоторых обложки прогрызли мыши, несколько страниц были порваны. После завтрака Никита поднимался на чердак, брал их в руки, пробегал пальцами по изуродованным корешкам и принимался чинить. К обеду он спускался на кухню с приведенной в божеский вид книгой и читал ее до вечера, а если увлекался, то и всю ночь.
Раньше его не привлекало чтение. Тем более он никогда не стал бы читать чьи-нибудь мемуары, предпочтя что-нибудь полегче, или скачал бы фильм. Но сейчас его увлекал даже не сюжет и герои, а информация, атмосфера и детали той эпохи, к которой в начале двадцать первого века оказалось принято относиться либо с однозначным осуждением всего и вся, либо с романтическим флером. А ведь на самом деле это была всего лишь эпоха — такая же, как и многие другие.
У Никиты захватывало дух, когда он понимал, что прикоснулся к Клондайку. Ни в одной интернет-библиотеке он никогда не нашел бы ничего подобного. И вместе с тем ему становилось грустно, ведь никому в мире не были нужны ни эти книги,
Выздоровел он через полтора месяца. Проснувшись однажды утром, огляделся по сторонам и с ужасом понял, в кого превратился. Он всего-то перешагнул порог двадцатилетия, а бороду отрастил, словно восьмидесятилетний дед, благо хоть не седую и не слишком длинную (когда волосы доставали, брал старые садовые ножницы и отчекрыживал), зато чудовищной формы и ярко-рыжего цвета.
Помнится, когда взглянул на себя в зеркало, едва не впал в истерику. Ржал над собой и не мог остановиться. Темно-русая шапка на голове, в которую превратилась некогда модельная стрижка, с рыжей бородой и пшеничными усами не сочеталась совершенно. Трехцветный кот, как правило, в природе не встречающийся (если животное не больное с рождения), да и только.
Бриться оказалось невыносимо противно, на коже выступило раздражение, но Никита хотя бы начал себя узнавать. За сравнительно недолгое время он осунулся и похудел настолько, что теперь напоминал анатомическое пособие. Темно-карие глаза почему-то выцвели и поменяли оттенок. Пожалуй, Никита не мог сказать с точностью, какого они цвета: то ли каре-серые, то ли серо-карие. Разделение шло ровно посередине радужки. У зрачка оттенок оставался насыщенно-коричневым, потом шел круг более светлого коричневого — тоненький, словно контур, и далее — темно-серый, выцветающий к краю. Жуткий теперь у него был взгляд.
Затем Никита вошел в комнату и, мягко сказать, обалдел. Починенные книги ставить оказалось некуда, и он, отыскав в сарае несколько досок, сделал своеобразный стеллаж: криво, косо, неаккуратно, но для того, кто молотка в руках в жизни не держал, — неплохо. Так вот он оказался заполнен полностью. Перед Никитой возвышалась настоящая стена из книг, и самое забавное, он лишь теперь осознал, какую же колоссальную работу проделал.
Он долго смотрел, не решаясь подойти, попросту не веря своим глазам. Потом шагнул раз, другой, третий, провел пальцами по корешкам, словно заново знакомясь и понимая, что помнит все написанное в мельчайших подробностях и деталях, может даже цитировать. Как, почему — неизвестно. Энциклопедической памятью он раньше не обладал.
Стало обидно. Окажись здесь учебники по языкам, Никита стал бы полиглотом, захвати он с собой учебные материалы по биологии, смог бы заочно окончить институт и получить диплом. Увы. Знания, которыми он теперь обладал, не могли помочь в повседневной жизни. И все же это было настоящее сокровище: мысли, чувства, воспоминания, заблуждения и философия, на удивление часто расходящаяся с принятым за уши курсом тогдашней партии.
Вечером Никита впервые включил телевизор, тот ловил всего один канал, но и его оказалось более чем достаточно. Речь шла о недавней поголовной эвакуации из Москвы. Говорил какой-то пузатый чиновник, уверял, будто все идет по плану, паники нет, людей размещают в ближайшем Подмосковье, и продлится подобное максимум два месяца, возможно, даже меньше, правительство Москвы делает все возможное, а группа МЧС приступила к ликвидации очагов опасности. Он говорил очень убедительно, да только Никита почти не слушал слова, а наблюдал за глазами чиновника, которые постоянно бегали из стороны в сторону. И у корреспондента специального выпуска новостей оказался такой же бегающий взгляд и изначально отрепетированные вопросы. Раньше Никита неминуемо им поверил бы, теперь — нет. Благодаря ли книгам или в нем что-то сломалось, но он очень остро начал воспринимать чужую ложь.
Итак, профессор тем звонком спас ему жизнь и черт его знает, что вытворил, но вызвал какую-то кратковременную психическую болезнь — Никита никогда не поверил бы в возможность этого, если бы не пережил сам. Он очень хотел бы верить, будто сделано это было из благих побуждений, но предполагал прямо противоположное.
Как писали в старых советских детективах, он слишком много знал и теоретически мог оказаться опасен. Вот профессор и удалил его из Москвы самым простым для себя способом: без давления и угроз, вложив в мало что значащую фразу прямой приказ. Где-то Никита читал о похожем… ах да, у Александра Беляева.