"Фантастика 2024-6". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Нет, конечно.
— Здесь артефакты! — донесся издали голос спеца. — Вредные! Просто бог вас миловал! Мы их обезвредим и заберем.
Нечаев махнул рукой, давая добро на подобное наглое изымание чужой собственности (к слову, недешевой). Ворон со вздохом закатил глаза к небу.
— Если б я уповал на Бога, то утонул бы в реке еще ребенком, вывалившись из лодки, — сказал он и рассмеялся: — Эх, жаль, огород не держу, знал бы, куда ваших ребят направить.
— А позвольте вопрос? — спросил Нечаев. — Существует мнение, будто среди сталкеров преобладают либо атеисты, либо, наоборот, очень
— Ни к тем, ни к другим, — ответил Ворон. — Вы ведь, говоря о вере, имеете в виду христианство, а то и православие как одну из его ветвей? А под атеизмом вы понимаете некое отрицание все того же христианства?
— Это как бы логично, нет?
Ворон покачал головой:
— Я не из этой системы в принципе. Если говорить в общем, мне безразличны иудействующие религии как таковые. Я верю в бессмертие души, множество реинкарнаций и бесценный опыт, который приобретает человек с каждым новым рождением. — Сказав это, он развернулся на каблуках и поспешил к дому. Алла и Денис уже стояли на крыльце и ждали, когда им откроют дверь (у Дениса был собственный брелок, но он пользовался им лишь в самых крайних случаях).
— Простите, я был бестактен. — Нечаев догнал его почти у крыльца. — Просто… вы не похожи ни на кого из тех, с кем мы обычно имеем дело.
— Верно. Я и есть не такой.
Отвечая Нечаеву, Ворон нисколько не кривил душой. Он считал себя абсолютно нерелигиозным человеком, к тому же несуеверным. Тем не менее он обожал всякого рода символику и мистификации. В конце концов, он мог позволить себе красивые вещи, а сорокам и воронам положено таскать разного рода безделушки в собственное гнездо. В свое время Ворон изучил слишком многое и давно разочаровался в вещах, из-за которых люди раньше, а некоторые (не особенно подкованные в плане изучения истории) и сейчас готовы были убивать себе подобных.
«Не существует большей глупости, чем ругаться из-за того, через какое плечо стоит плевать, особенно если не верить в сглаз. Тем паче не имеет смысла отравлять свою жизнь догмами и правилами, не несущими ни малейшей ценности или практической пользы, — говорил он фанатикам и проповедникам, время от времени появляющимся на его пути. — Я не пойду насильничать, грабить и убивать не потому, что меня за это покарает некое божество. Я просто считаю подобное поведение низостью и не вижу в нем ничего достойного».
На извечный же довод тех, кто начинал говорить о посмертии, он отвечал не атеистическим «рая нет», а припоминал более древние учения — те, которые, к сожалению, почти вытеснило с исконных территорий христианство. Древние верили в реинкарнацию, но не в том смысле, который был принят у буддистов: человек не мог воплотиться в животное или предмет, он продолжал рождаться человеком.
Вера в вечность пути, постоянство рождений и смертей отвергали саму возможность рабства: хоть физического, хоть духовного. Человек, гнущий спину ради некоего небесного царства, которое может наступить после его кончины, был несвободен в принципе, что бы ему ни говорили пастыри (которым весьма и весьма выгодны преклонение и смирение). Человек, верящий в бессмертие собственной души, свободен всегда. И чихать он хотел на навязываемые ему рамки. Собственную
Оттого и вызывали столько злобы у христианских проповедников язычники, потому и призывали «святые» отцы убивать их всех без разбора: мужчин, женщин, стариков, детей. И не просто так все язычники, на какой бы территории они ни проживали, чтили предков и память, а став христианами, начинали бояться живых мертвецов, призраков и всего неизведанного, объясняемого пасторами (чаще всего людьми, далекими от изучения чего-либо, кроме своих священных книг) кознями дьявола.
— Первым в дом пустим Дэна, — заявил Ворон, взяв Аллу за руку. — Не то что он напоминает мне кота, но…
— Я всяко полезнее, — откликнулся Денис.
Он вошел в дом и прикрыл дверь. Некоторое время все оставалось тихо. Нечаев и Алла завели какой-то совершенно не обязывающий ни к чему разговор. Ворон воспользовался этим и, отойдя чуть в сторону, облокотился на стену дома и прикрыл глаза. То пленение «белыми сталкерами» подарило ему одну особенность, которую он по сей день никому не открыл, кроме Дениса, которого та касалась в первую очередь.
Ворон стоял с закрытыми глазами, а на внутренней стороне век словно вырисовался план дома, по которому двигался синий огонек — Денис.
Временами Ворон пытался представить кого-нибудь другого, но не выходило. То ли все дело было в Зоне, то ли в проживании под одной крышей, то ли в гораздо более тонких материях.
— Все, идемте, — сказал он, когда Денис закончил обход и направился обратно. — Мне надоело ждать у дверей собственного дома.
Кажется, Нечаев хотел возразить, но не решился. Алла же усмехнулась и вошла первой, бросив через порог:
— А кота все же советую завести. Черного. Или кошку — трехцветную, на счастье.
Глава 17
Арсенал располагался на минус третьем этаже и мог спорить со всем, что когда-либо видел Никита. У него буквально глаза разбегались от обилия огнестрельного оружия, из которого он, пожалуй, мог опознать только автомат Калашникова и ТТ, ну, возможно, еще гранатомет отличил бы от всего остального.
— Господи… зачем в Зоне гранатомет?.. — прошептал он, но стоящий рядом сотрудник института в белом халате и квадратных очках тотчас к нему обернулся.
— Никогда в точности не узнаешь, какие задачи поставит перед нами Зона, — многозначительно сказал он.
— А танк есть?
Беседующий с руководителем института сталкер по кличке Ворон обернулся к ним, закатил глаза к потолку и рассмеялся. Никита поморщился, сотрудник института фыркнул и снова повернулся к Шувалову. Разговор, впрочем, продолжался недолго. На стене возле двери громко и заунывно затрезвонил стационарный телефон. Чем-то он напоминал древние таксофоны — еще двухкопеечные, дисковые и в металлических корпусах.
Ворон отступил на шаг, а Шувалов подорвался с места и чуть ли не бегом кинулся к телефону — видимо, тот являлся единственным видом связи с внешним миром и звонили по нему только в самых крайних случаях.