"Фантастика 2024-6". Компиляция. Книги 1-20

Мартыненко Всеволод Юрьевич

— Сестринскому?! — воскликнул Шувалов. — Это же… Он ведь погиб в тридцать четвертом! О нем и знали-то единицы.

— Я не случайно оговорился. Мне предстоит уйти завтра, и никому не ведомо, вернусь ли обратно. Думаю, вы обязаны знать. Сестринский — тот человек, который сотворил Дима… теоретически бессмертным, и помог мне. Причем вовсе не за мои прекрасные глаза или какие-то заслуги. Он сделал одолжение моему отцу, который, как вам должно быть известно, был отнюдь не так прост, как предполагают. — Ворон потянул руку, и Шувалов легко отпустил ее.

—

Спасибо, Игорь. Ты не пожалеешь о рассказанном. Ты успокоил меня, и, обещаю, никто и никогда…

— А я не сказал ничего особенно душещипательного. — Ворон встал и улыбнулся вполне нормально, расправил плечи. — Все будет хорошо, Василий Семенович. Я справлюсь.

Шувалов кивнул:

— Береги мальчишек. И себя.

— Тогда до завтра. Потому что если я банально не поем и не посплю, то действительно свалюсь. И придется вам укладывать меня на столе. А когда я проснусь, буду охать и ворчать, озвучивая недовольство своих несчастных косточек, — сказал он и рассмеялся.

— Только не пей!

— Это уж само собой.

Глава 19

— Что-то случилось? — Денис водрузил на стол две круглые пиццы, сделанные на тонком тесте: «Маринару» и «Гавайскую». В том, чтобы заедать одной другую, имелся некий особенный шик. Ворон обожал морепродукты, а Денис пристрастился к ананасу, причем во всех возможных видах — от натурального до консервированного и даже вяленого. Единственное, чего не выносил: слишком переслащенных, явно искусственных соков.

Ворон повел рукой с бокалом. Жидкость насыщенного янтарного цвета колыхнулась и засияла, поймав свет настольной лампы. Денис покачал головой и сел в кресло напротив. Видимо, отвечать на прямой вопрос Ворон не собирался.

— Ром, коньяк или бренди? — поинтересовался он.

— А это имеет значение? — Ворон вскинул бровь и усмехнулся. Взгляд при этом остался холодным, колким и задумчивым.

— Когда у тебя философское настроение, ты пьешь ром; если необходимо снять стресс, то коньяк; виски ты целенаправленно напиваешься; бренди терпеть не можешь, но пьешь с горя — именно затем, чтобы не допиться до беспамятства и обойтись на следующий день без похмелья.

— От коньяка, кстати, мне тоже нехорошо, — заметил Ворон. — Сушняк. Пью весь день и не могу напиться. Только случается эта напасть не на следующее утро, а через день, а то и два.

— Я знаю. Как и то, что ты сидишь здесь с тех пор, как приехал, и даже глотка не сделал.

— Знаток, — усмехнулся Ворон и поставил бокал на стол, предпочтя ему треугольный кусок пиццы. — М-м… вкуснотища.

— У меня просто хорошая память на детали, — заметил Денис.

— Нет. Вот как раз память на детали у тебя отвратительная. Тебе припомнить наш первый и последний проход в Выхино?

Денис качнул головой. Он действительно тогда чуть не заблудился в переплетении улиц.

— Ты говорил как-то, что я единственный человек, которого ты не в состоянии прочесть.

Денис кивнул. Ворон вытащил его из Москвы в тринадцать.

Скорее всего, не случись этого, Денис умер бы от голода, но мог стать и одним из эмиоников. Он уже почти мутировал, когда наткнулся на странного сталкера, которого не сумел подчинить своей воле. Возможно, конечно, эмо-удар в его исполнении оказался слабоват, но Денис вообще не сумел считать психо-эмоциональный фон, идущий от Ворона. Он не мог сделать этого до сих пор, хотя и вне Зоны обычно улавливал эмоции окружающих.

В свои первые месяцы вне Москвы он едва не сошел с ума, только со временем научившись «включать» и «выключать» эмпатию по желанию. Людей за пределами Периметра оказалось слишком много, и все они радовались, грустили, что-то запоминали, рефлексировали, злились, любили…

Когда Денис пытался хотя бы коснуться мыслей Ворона, каждый раз получал невидимый, но очень ощутимый удар. На внутренней стороне век отпечатывалась воронка урагана с сияющими в нем синими искрами. Чем-то она напоминала хмыря, но только внешне, потому что внутренне Денис чувствовал совершенно иное, нежели при приближении к этой мелкой подвижной аномалии, — опасность и восторг. Несмотря на неизбежный удар, воронка была красивой и завораживающей.

— Не мог и не могу, — признался Денис.

— Вот потому ты и внимателен к мелочам, если они касаются меня, — сказал Ворон. — Одно замещает другое. У слепых тоньше слух.

— Это несколько иное, не находишь?

— Пожалуй, но… просто ты уязвлен и заинтригован, — сказал Ворон и ухмыльнулся. — Я для тебя — ходячая терра инкогнита, чакра кентавра и миллион подобных пафосных наименований непознанного вместе взятых. А еще ты никогда не узнаешь, действительно ли я имею характерные привычки или играю с тобой, усыпляю бдительность.

— Не уходи от темы. Что с тобой? Меланхолия или мне лучше не знать? — Денис взял кусок пиццы и принялся жевать, всем видом показывая, будто сбить его с мысли не удастся. Накануне входа в Периметр Ворон не пил. Впрочем, и сейчас тоже — он просто медитировал над бокалом, и это Денису не нравилось. В последний раз, когда на напарника нападала тоска перед входом в Периметр, тот чуть не погиб.

— Я не знаю, Дэн, — честно ответил Ворон и покосился на бокал. — С одной стороны, все в прошлом и не важно, с другой… Ты ведь, должно быть, понимаешь: я вовсе не уникум, ребенок-индиго или еще кто-то в этом роде. И не просто так эта моя нечитаемость, сопротивление эмо-ударам, воздействию «иллюза» и прочее.

— Я принял это как должное. В конце концов, я сам… некоторое время назад считал себя уродом, мутантом. Я и сейчас не совсем человек.

— Помню.

— А еще я знаю: ты ходил по «старшей Зоне» и воевал. Да и твое знакомство с Дмитриевым подтверждает… необычность происхождения.

Ворон рассмеялся.

— Я не герой романа, но и парнем из деревни никогда не был, — сказал он и посерьезнел. — Если вкратце, я вырос в очень непростой семье. Но давай я начну все же с другого. Ты видел напарника Никиты?