"Фантастика 2024-81". Компиляция. Книги 1-19

Мадоши Варвара

Безжалостная ирония Ливии и тирада Августа буквально растоптали поэта, а прогремевший внезапно гром окончательно довершил его унижение. Юпитер гневался. Все порывисто повернулись к окну: тучи сгустились, на черном небе мелькали сполохи молний, надвигалась гроза. Принцепс и его жена встали и поспешно вышли из зала. В кабинете Мецената, сев в кресла, решили переждать непогоду; Августу слуга тут же подал «Эгиду», присланную Тиберием, – неприкосновенную для молний козью шкуру, в которую он закутался.

Ливия возмущалась:

– Его поэзия – плевок в лицо императора. Она полностью противоречит

официальной политике в вопросах семьи. Кроме того, именно в его доме устраивались свидания Юлии и Антония.

Борьба за наследника престола продолжалась. Ливия устранила Юлию, ее сыновей, Агриппу и других, расчистив дорогу к власти своему сыну Тиберию, даже друзей Юлии по ее наущению выслали или убили.

– Согласен, – сказал кардинально поменявший мнение о поэте Меценат, которого окончательно убедили гнев Юпитера и реплика Ливии. – Растущая безнравственность в обществе доказывает вину поэта.

– Его надо выслать, – не унималась Ливия. – Этот шаг отвлечет внимание от судьбы Юлии, и слухи затихнут. Скверный нрав и пороки твоей дочери, Август, полностью на совести Овидия.

Принцепс молчал, затаив обиду на поэта. Он уже решил, как поступит: издаст эдикт о пожизненном изгнании Овидия, отправив его во Фракию, за то, что своими произведениями способствовал разложению нравов, а книги поэта изымут из библиотек. На берегу Черного моря в городе Томи [182] поэт уничтожит ряд незаконченных поэм и скажет: «Все, чего я добился стихами, это ненависти».

182

Томи – ныне крупнейший морской порт Румынии Констанца.

Раскаты грома и вспышки молний продолжались, но реже, дождя не было: гроза шла стороной. Август поднялся с кресла и уверенно пошел к выходу, ведь он под защитой Эгиды. На крыльце, душевно попрощавшись с Меценатом, уже двинулся в окружении многочисленной охраны и факельщиков во дворец, но вдруг передумал и вернулся в дом. Подозвал к себе факельщика:

– Гвардеец, надень это! – Не обращая внимания на изумление солдата, перекинул ему через плечо перевязь – козью шкуру, поправил и сказал: – Ну иди, сокол, посмотри за углом, нет ли злодеев!

Подняв факел над головой, солдат, озаряемый редкими сполохами на небосводе, зашагал, куда сказали, а когда возвращался, раздался раскат грома и молния, яростно полыхнув, ударила прямо в его металлический шлем. Воин свалился на землю. У Августа, наблюдавшего жуткую сцену, кольнуло сердце, в ужасе он посмотрел на Прокула, который тут же выслал группу солдат принести бедолагу.

– Он жив! – закричал один из гвардейцев.

Когда солдата с почерневшим лицом и дымящейся одеждой, но живого и смущенного, принесли на крыльцо дома, все склонились над ним в благоговейном почтении: по римским представлениям человек, выживший после удара молнии, приобретал славу божественного избранника.

Август распрямился, гордо поднял голову и надменно произнес:

– Ты в гневе страшен, Юпитер, я твой смиренный раб, но оковы мои сброшены!

Глава 30

Тиберий,

оставшийся единственным достойным претендентом на абсолютную власть, был вызван в Рим. Убывая с Родоса, он приказал Лоллию и Гекате, не жалея золота, найти Палладиум и доставить императору, в противном случае оба будут казнены.

Бедный Лоллий пил беспробудно. Геката нервно расхаживала по дому, упрекая компаньона:

– Лоллий, в тебя вселился демон. Если не прекратишь выпивать, нас обоих повесят на рее.

– О, дорогая! Непосильная задача кажется разрешимой только после двух бокалов вина.

Геката раздраженно заметила:

– В твоей голове давно должен созреть план, как завладеть талисманом.

– Да, план есть. – Лоллий развалился в кресле. – Золота хватит подкупить всех аристократов в этом городе. Мы организуем мятеж, который легко устранит власть царицы Эрато навсегда.

«Создадим оппозицию царице, и мирной жизни в Армении больше не будет никогда, – думала Геката. – Даже если мятеж подавят, я сумею воспользоваться неразберихой и, проникнув в секретные хранилища дворца, завладею статуей».

– Вот что, Лоллий! Начинай действовать. Желаешь преуспеть – подними свой зад с кресла.

Караван верблюдов с товарами из Китая входил в крепостные ворота Арташата. Погонщики, вооруженная охрана и торговцы, всего не менее десяти человек, заплатив пошлину, завели верблюдов в загоны, принесли воду и подстилки из сена, разгрузили товар и собрались на постоялом дворе. Караванвожатый, убедившись, что посторонних нет, снял повязку с лица. Это была женщина, Муза Парфянская, как всегда стройная и царственная, воинственная и решительная. Император Август в своем письме просил ее лично заняться вопросом священной статуи, и, собрав отряд сорвиголов, Муза инкогнито прибыла в армянскую столицу с целью добыть реликвию.

– Как только стемнеет, – говорила она, – выдвигаемся к дворцу. Разделимся на три группы. Цель – проникнуть в подземелье и найти небольшую деревянную статую Афины Паллады.

– Царица, а что делать, если армяне окажут сопротивление? – поинтересовался бородач.

– Не церемоньтесь, главное – статуя.

– Государыня, – произнес крепыш с лысой головой, – в городе неспокойно. На базаре все кричат, проклинают царицу Эрато.

– Это нам на руку. Под завесой хаоса проще проворачивать делишки.

В городе начались волнения. Вахинак пустил слух, что царица Эрато повелела принудительно взимать с граждан половину доходов, полученных за пользование земельным участком, а владельцы плантаций фруктовых деревьев платят налог по тройной ставке за каждое дерево – все на вооружение армии. Базар шумел: «Уже несколько семей наказано: применялось избиение, конфискация имущества, отправка в тюрьму жены, отобрание детей; грядут казни», и молва передавалась из уст в уста, люди возмущались и плакали, кто-то призывал к бунту. Родовая знать, обогатившись римским золотом, недовольная либеральной политикой царицы и желая запустить механизм дележа царских земель, вооружала крестьян и мастеровых, подогревая смуту. К вечеру толпа ринулась штурмовать дворец.