"Фантастика 2025-22". Компиляция. Книги 1-23

Павлищева Наталья Павловна

Хагивара изящно подхватил рукав и размашисто вывел на бумаге первую строфу:

– Снегом укутало сад,

Или это чудесный сон –

Сливы в цвету.

Он посмотрел на свое творение, довольный собой, покивал, а Мацумото уже принялся за ответ. Рукав обнажил хрупкое бледное запястье, когда он обмакивал кисть в тушечницу, и стремительные росчерки рождали новые строки:

– Не знает лягушка, о том,

Что лето прошло.

Напрасно волнует пруд.

Хагивара рассыпался в похвале, и лишь Кенте было не до стихов. Он смотрел на лист перед собой и, бездумно макнув кисть,

наблюдал, как дрожит на ее кончике темная капля туши. Еще немного и сорвется.

– Что вы сочинили, глядя на природу, Куматани-сан? – поинтересовался Хагивара, и Кента будто очнулся. – Должно быть, ваши стихи полны сдержанной утонченности.

Кента опустил взгляд, и по спине прошелся холодок.

Он не помнил этого, но рука сама вывела строки чужим почерком:

«Лжив белоснежный цвет.

Лишь снег обагрив,

Яростью свою уйму».

Мацумото видел, он сидел слишком близко, и Кента торопливо скомкал лист, чтобы не оскорбить хозяина этими дерзкими словами.

– Простите мне мою необразованность, – натянуто улыбнулся он. – Позвольте лучше послушать ваши сочинения.

– Мой друг скромен и не любит внимание, – вмешался Хизаши. – К тому же ваш талант настолько впечатляющ, что затмевает даже свет этих фонарей. Позвольте мне описать свои чувства в стихах.

Кенту затопило горячей благодарностью, которую он сейчас не мог выразить, поэтому лишь кивнул и попросил разрешения покинуть их, чтобы проведать перед сном госпожу Таэко. Прикрылся тем, что будет переживать, если не убедится, что ей не становится хуже после ритуала изгнания.

За пределами павильона стало легче. Кента потер налившийся болезненной тяжестью затылок и побрел по тропинке, подсвеченной с обеих сторон, прочь, лишь позже спохватившись, что не узнал, как попасть в дом. Не хотелось бы ломиться наугад.

Вздохнув, он решил вернуться в главный двор, для чего было необходимо выбраться к пруду с горбатым мостом, миновать его и уже там попасть в дом через парадный вход. Определившись, Кента немедля последовал плану. Холод ощутимо хватал за лицо, крупные хлопья снега потихоньку устилали садовые тропинки и красиво кружились в свете фонарей. Кента почти дошел до конца разделяющей дворы галереи и остановился полюбоваться гнущимися под тяжестью налипающего снега ветками камелии, как услышал приглушенные голоса – мужской и женский. Говорили неразборчиво, но, выглянув из-за ветвей, Кента узнал Каэдэ. Девушка явно вела непростой разговор, ее собеседник, высокий худой юноша, изрядно распалился и с трудом понижал тон, тогда как она в волнении заламывала руки и трясла головой.

«Ссора влюбленных», – пришло ему на ум, и Кента аккуратно отошел назад и продолжил путь, не желая случайно помешать. Хизаши редко ошибался в своих суждениях, но сейчас он наверняка превратно истолковал хорошее отношение Хагивары к служанке. Да, так и есть.

Он вошел в господский дом и по памяти отыскал покои госпожи. Возле них караулила сонная девушка, но, узнав оммёдзи, позволила ему пройти внутрь. Хагивара Таэко не спала, хотя и выглядела спящей. При появлении Кенты она открыла глаза и повернула голову. Свет напольного фонаря скользнул по волнам ее длинных блестящих волос.

–

Куматани-сама, – вежливо поприветствовала она.

– Не напрягайтесь, – попросил он, опускаясь на колени. Вошедшая следом служанка ждала на почтительном расстоянии. – Как вы себя чувствуете, госпожа?

– Со мной… с нами все хорошо. И все благодаря вам. Да хранят вас боги.

Кента позволил себе прикоснуться к ее тонкой слабой руке, чтобы проверить пульс. Кажется, все и правда было в порядке, надо лишь лучше питаться и принимать укрепляющие настои. Об этом он сообщил служанке, велев ей передать рецепт лекарю.

– Куда вы ходили перед тем, как вас постигла эта напасть? – прямо спросил Кента, отпуская женскую руку. Таэко вздрогнула и бросила быстрый взгляд на свою служанку. – Пожалуйста, ничего не скрывайте.

– Я надеюсь на ваше благородство, Куматани-сама, – прошелестела Таэко. – Дело в том, что мой муж увлекся учением Будды и стал… стал, – она не договорила и, помолчав, сказала другое: – Я всегда была слаба здоровьем. Родители посчитали, что жизнь в поместье Оханами пойдет мне на пользу, и условились о браке. Не подумайте, что я несчастлива! Напротив, мой муж чудесный человек, добрый, умный и чуткий. Я хотела подарить ему наследника, но никак не могла. И тогда мне посоветовали обратиться за помощью к странствующему монаху, который нашел временный приют в заброшенном храме к югу отсюда, примерно в полутора-двух ри от поместья. Я так и поступила, и в моем чреве, наконец, зародилась жизнь. Наш с Такумой ребенок.

– Вы навещали монаха втайне от мужа?

– Я лишь боялась, что это его расстроит.

– Как зовут этого монаха?

– Сусуму. Монах Сусуму.

Кента пожелал скорейшего выздоровления и покинул покои госпожи Таэко. У него уже сложилась версия, что именно на пути в храм или по возвращении из него женщина и подверглась нападению обариёна. Так вышло, что этот храм принес ей счастье материнства и он же едва не отобрал его вместе с жизнью.

– Оммёдзи-сама! – услышал Кента громкий шепот, когда уже подходил к павильону, где их с Хизаши разместили. – Оммёдзи-сама, подождите!

Обернувшись, Кента увидел того, кто беседовал с Каэдэ под прикрытием ночного сада.

– Оммёдзи-сама, – юноша низко склонился, прижав ладони к бедрам, – помогите!

– Что приключилось?

– Каэдэ-тян, она… Каэдэ… – он едва мог говорить, так разволновался. Кента тоже всполошился.

– Что стряслось с Каэдэ?

– Она в опасности!

Ветер смахнул свежий снег с ветвей, напугав юношу. Он заозирался, будто всерьез опасался преследования, и боязливо уставился на Кенту.

– Я приду позже, с вашего позволения.

Недавно начался час Мыши, уже более чем поздно для зимы, но, видно, то, что желал поведать этот человек, было действительно большим секретом.

– Хорошо, – согласился Кента. – Я оставлю гореть свечу.

Ему не нравилось, что несложное на вид прошение в итоге начало складываться в какое-то темное дело. Не потому что желал избежать трудностей, а потому что расследование неминуемо сделает кого-то – или вообще всех – несчастным. Он покачал головой и, развернувшись, медленно побрел к гостевому павильону.