"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21

Альтмарк Лев

К тому же Анна чувствовала, что Лизе — хрупкой, ранимой, такой неприспособленной к суровой жизни — Пашка был просто необходим. Он твёрдой стеной ограждал Лизу от всех невзгод и волнений. Лучше Пашки ни у кого бы не получилось. И Анна, любя их обоих и не в силах разделить эту любовь на части, поняла и приняла.

— Не делай этого! — горячие пальцы Павла больно сжали её запястье.

— С ума сошёл? — Анна резко выдернула руку и потрясла ею. На белой коже остались красные пятна.

— Извини, — пробормотал он.

— Да ну тебя! — Анна потёрла

руку и бросила сердитый взгляд на Павла. — Ты совсем дурак, не понимаешь, что ли? Если я сейчас не исправлю результаты второго скрининга, то Ванечка… он… чёрт, Паша, да я просто обязана буду включить его в тот список, который… которых придётся…

У Анны язык не поворачивался сказать «убить».

— В общем, ты сам знаешь, — зло закончила она.

— Ты этого не сделаешь.

Анна удивлённо посмотрела на Павла, и вдруг до неё дошло. Она поняла, что Пашкин помятый вид, небритость, воспалённые красные глаза, всё это не из-за капризов дочери, нет… капризы были не причём.

— Так это ты был инициатором этого закона, — Анна не спрашивала. Она утверждала.

Всё же было очевидно, как она не видела этого раньше. То, как Пашка всегда уклонялся от дискуссии. Убегал, едва они с Борисом начинали спорить. То, как он молчал, уйдя в себя, когда она рассказывала ему о диагнозе сына. Это был его закон — его, Павла Савельева. И сейчас, глядя в потемневшее Пашкино лицо, в его плотно сжатые губы, Анна поняла, что он не отступится. Принципиальность, идеализм, глупость, страх не усидеть в кресле Совета — весь этот дьявольский замес Анна прочитала на лице Павла.

— Ублюдок, — едва слышно, одними губами прошептала она.

Он побледнел и ничего не ответил.

Ему нечего было ей сказать.

Глава 14

Глава 14. Кир

Кир вернулся в класс, где его ждала мать.

После свары, устроенной у грузового лифта, люди потихоньку, кто-то молча, а кто-то, недовольно бурча себе под нос, разошлись по своим местам, а Бахтин, Егор Саныч, отец Кира и несколько инициативных женщин из разряда тех, без которых не обходится ни одно совместное мероприятие, пересчитали коробки и пайки и велели им с Вовкой перетащить всё в медпункт. Лёха к тому времени успел куда-то слинять.

В медпункте всё ещё раз переписали и организовали выдачу. Было уже время обеда, и люди, гонимые голодом и любопытством, стали подтягиваться к медсанчасти. Отец получил пайки на свою семью и на Марину и, отдав их Киру, отправил того восвояси со словами:

— Давай дуй к матери, а то она уж, наверно, места себе не находит.

Мать была на удивление спокойна. От людей, расположившихся по соседству, она уже всё узнала: и то, что медицинская бригада не приехала, и то, что привезли паёк, и даже то, что Егор Саныча чуть не побили.

— Ну ладно, не приехали сегодня, приедут завтра, — бормотала мать, деловито сворачивая свой спальник и пристраивая его в угол. И словно в ответ на её бормотание нелепым припевом дурацкой песенки-неотвязки из противоположной стороны класса раздавалось:

— Никто не приедет, никто не приедет…

Марина сидела на

своём спальнике, устремив куда-то вдаль голубые кукольные глаза, удивительно огромные на маленьком невзрачном треугольном личике. Она раскачивалась из стороны в стороны, обхватив руками острые коленки, обтянутые серыми рабочими брюками, и беспрестанно повторяла бесцветным голосом:

— Никто не приедет, никто не приедет…

— Чего это она? — Кирилл бросил брезгливый взгляд в сторону их соседки.

— Не обращай внимания, — быстро и сердито сказала мать. — Не видишь, человек не в себе.

Она принялась за спальник отца, морщась то ли от того, что спальник никак не желал сворачиваться, то ли от монотонного речитатива Марины. Потом, в сердцах махнула рукой, обернулась к соседке.

— Марина, сходила, умылась бы.

Та словно ждала приказа. Покорно поднялась на ноги и, втянув голову в плечи, не глядя на них, пошаркала к двери. Со спины, сутулой, узкой, с выпирающими лопатками, она была похожа на маленькую сухонькую старушку, хотя Кир видел, она совсем не старая, гораздо моложе, чем его родители.

Мать присела на так и не свёрнутый спальник отца, подтянула колени к подбородку.

— Чокнутая она какая-то, — Кир сел рядом с матерью. Коробки с пайком он поставил прямо на пол перед собой.

— Я бы тоже на её месте чокнулась, наверно. Ребёнок умер, муж не выдержал — бросил. Ей бы, Марине, к Егор Санычу нашему обратиться, когда её мальчик заболел, а она, дурочка, решила, что надо в верхнюю больницу идти, мол, там-то специалисты, там-то помогут. А они сразу раз и направление на эвтаназию выписали. Лейкемия, не лечится. Говорят, даже попрощаться толком не дали. Хотя как тут попрощаешься.

Мать зябко повела плечами. Киру захотелось обнять её, но даже сейчас, здесь, в этой в комнате, где никого кроме них двоих не было, ему что-то мешало. Какой-то глупый стыд что ли.

Кир чуть покосился на мать: она никогда с ним не говорила на такие темы. Да и ему, если честно, было как-то не до этого. Закон. Эвтаназия. Смерть. В девятнадцать лет всё это так далеко. В девятнадцать лет ты думаешь, что будешь жить вечно. И все подобные разговоры, они, конечно, возникают время от времени, как плесень, которая прорастает на стенах, но всё равно обходят тебя по касательной, разве что иногда заденут чуть глубже, чем обычно, и сразу нет-нет, да и промелькнёт потаённая стыдливая радость — хорошо, что сегодня не меня, хорошо, что на этот раз не со мной. А потом тебя и ещё сотню человек запирают на пустом этаже, и твоей соседкой оказывается полусумасшедшая Марина. И у взрослых вдруг становятся такие растерянные лица.

— А почему ей бы к Егор Санычу обратиться? — спросил Кир. — Он чего, вылечил бы что ли?

Мать невесело засмеялась и, повернувшись к нему, взлохматила рукой его тёмные волосы.

— Эх, Кирка, Кирка. Наш Егор Саныч знает того, кто может помочь. Но ты, — лицо матери стало серьёзным. — Ты Маринино нытьё особо-то не слушай. Ну, что к нам никто не приедет. Приедут! Обязательно приедут.

— Да я и не слушаю, — покривился Кир.

— Ну и славно. Пойду до Поляковых дойду.

Мать поднялась, одёрнула форменную куртку.