Фантазер

Гамсун Кнут

"Я когда-то думалъ, что это ужъ навсегда. Съ другой стороны я не Богъ, я не могу этому помочь. Длай, какъ хочешь".

"Ну, вотъ и прекрасно", сказала она горячо.

"Въ первый вечеръ тутъ въ лсу ты не была такъ равнодушна. Я цловалъ тебя и ничего не слыхалъ отъ тебя, кром легкаго визга".

"Я вовсе не визжала", протестовала она.

"И я люблю тебя больше жизни и думалъ, что ты будешь моей собственностью, моей славной… Гм-гм! Такъ-то".

"Не огорчайся изъ-за меня, — сказала она съ горечью, — но съ тобою-то что будетъ?"

"Со мной? Какъ знать. Это не интересно".

"Только ты не думай, что у тебя что нибудь выйдетъ съ Ольгой. Она выйдетъ за Фридриха Мокка".

"Ахъ, вотъ какъ", подумалъ Роландсенъ: "весь

міръ это знаетъ". Полный раздумья, двинулся онъ впередъ, и юмфру Лоосъ послдовала за нимъ. Они дошли до нижней дороги и пошли дальше.

"Теб идутъ короткіе волосы", сказала она; "но какъ они скверно острижены, совсмъ неровно".

"Не можешь ли ты одолжить мн триста талеровъ?", спросилъ онъ.

"Триста талеровъ?"

"На шесть мсяцевъ".

"Я все-таки не дала бы ихъ теб. Вдь все кончено между нами".

Онъ кивнулъ головой и сказалъ: "ну, вотъ и прекрасно".

Однако, когда они дошли до забора приходской усадьбы, гд Роландсену нужно было повернуть, она сказала: "Къ сожалнію, у меня нтъ трехсотъ талеровъ для тебя; будь здоровъ, до скораго свиданія". Сдлавъ нсколько шаговъ, она еще разъ обернулась и спросила:

"Нтъ ли у тебя еще блья, которое нужно помтить".

"Откуда?", отвчалъ онъ, "я съ тхъ поръ не получилъ ничего новаго".

Она ушла. Роландсенъ чувствовалъ облегченіе и думалъ: "Если бы ужъ это былъ послдній разъ!"

На столб забора былъ прибитъ плакатъ, и Роландсенъ прочиталъ его: это былъ плакатъ коммерсанта Мокка: четырехсотъ талеровъ за открытіе вора. Даже самъ воръ долженъ былъ получить это вознагражденіе, если явится.

"Четыреста талеровъ!", подумалъ Роландсенъ.

V

Нтъ, семья новаго пастора не была богата, она была дальше отъ богатства любой семьи. Бдная молодая женщина принесла съ собою только легкомысленныя аристократическія привычки и хотла имть такой большой штатъ прислуги. А вдь ей и самой-то нечего было длать, такъ какъ въ дом не было дтей. Хозяйству же она никогда не обучалась, и ея маленькая дтская головка полна была разныхъ смшныхъ и нехозяйственныхъ выходокъ. Милый, прелестный крестъ семьи, вотъ что такое она была.

Господи Боже мой, съ какой кротостью затялъ добрый пасторъ эту смшную борьбу со своей женой, чтобы внести въ домъ немного порядка, немного осмотрительности. Четыре года тщетно бился онъ съ нею. Онъ подбиралъ съ полу нитки и бумажки, клалъ каждую вещь на свое мсто, закрывалъ за нею двери, смотрть за печами и слдилъ за вентиляторомъ. Когда жена выходила изъ дому, онъ обходилъ вс комнаты, чтобы посмотрть, въ какомъ вид она ихъ оставила; повсюду находилъ онъ ея шпильки; гребень былъ весь въ волосахъ, носовые платки валялись по угламъ, а стулья были завалены платьемъ. Пасторъ огорчался и приводилъ все въ порядокъ. Въ юности своей, когда онъ жилъ въ одной убогой комнатк, у него больше было уютности, чмъ теперь.

Сначала его просьбы и упреки дйствовали на жену, она признавала, что онъ правъ, и общала исправиться. Она тогда на слдующій же день съ ранняго утра принималась за уборку всего дома съ верху до низу; серьезное отношеніе мужа къ жизни трогало и потрясало это дитя: теперь и оно должно было вырости, и дитя доходило до крайности, но вскор снова опускалась, и черезъ нсколько дней домъ приходилъ въ такое же состояніе, какъ и прежде. Она вовсе не замчала, что все снова принимало такой безпорядочный видъ и поражалась, когда мужъ опять начиналъ указывать ей на ея вчныя ошибки. "Я разбила эту чашку, она вдь недорогая", говорила она. — "Но вдь осколки лежатъ здсь уже со вчерашняго утра", отвчалъ онъ.

Однажды она пришла и заявила, что служанку Олину нужно разсчитать: служанка Олина ворчала на то, что госпожа пасторша уноситъ изъ кухни всевозможныя вещи и бросаетъ ихъ, гд попало.

Затмъ пасторъ сталъ все больше и больше ожесточаться; онъ пересталъ упрекать ее ежедневно; съ сжатыми

губами, стараясь меньше терять словъ, ходилъ онъ по комнатамъ и давалъ всевозможныя распоряженія. И жена не препятствовала этому: она привыкла къ тому, чтобы кто-нибудь стоялъ за нею и наводилъ порядокъ. Но зачастую пасторъ отъ души жаллъ ее. Добродушная и худенькая, въ плохонькихъ платьицахъ, ходила она взадъ и впередъ, никогда не вздыхая о своей бдности, хотя съ дтства привыкла къ хорошей жизни. Она могла сидть и шить и передлывать свои много разъ передланныя платья и быть довольной и щебетать псенки, какъ молоденькая двушка. Затмъ въ ней снова просыпалось дитя, и добрая жена оставляла свою работу, бросала все, какъ было, и уходила на волю. День и два столы и стулья могли оставаться заваленными скомканными полотнищами платьевъ. Куда она ходила? Отъ прежней жизни дома сохранила она любовь къ хожденію по лавкамъ; ей доставляло удовольствіе что-нибудь выбрать. Ей всегда необходимо было купить какой-нибудь платочекъ, остатокъ ленты, гребенку, цвточную воду, зубной порошекъ, или что-нибудь врод спичечницъ или дудочекъ. "Купи лучше что-нибудь одно крупное", думалъ пасторъ, "хотя бы это было дорого, введи меня въ долги. Я попробую написать для народа коротенькую назидательную книжку, чтобы уплатить этотъ долгъ".

Цлые годы они проспорили. Бывали частыя столкновенія между ними, но супруги любили другъ друга, и, когда пасторъ не слишкомъ вмшивался во все, то все шло, какъ по маслу. Но у него была утомительная привычка зорко смотрть за всмъ, даже издали, даже изъ окна своего рабочаго кабинета; вчера онъ замтилъ, что дождь мочитъ дв подушки, выставленныя на дворъ. "Позвать что-ли?" — подумалъ онъ. Вдругъ онъ увидалъ, что жена, которая выходила, возвращается, спасаясь отъ дождя. "А вдь она не возьметъ подушекъ!", подумалъ пасторъ. И жена побжала наверхъ въ свою комнату, Пасторъ крикнулъ въ кухню, тамъ никого не было, и онъ слышалъ, что юмфру копошится въ молочной. Пасторъ отправился самъ и внесъ въ домъ подушки.

На этомъ дло могло бы и кончиться. Но пасторъ не въ состояніи былъ удержать своего языка, этакой былъ онъ ворчунъ. Вечеромъ жена хватилась подушекъ. Ихъ уже внесли. "Он мокрыя", сказала она. "И были бы еще мокре, если бы я не внесъ ихъ", сказалъ пасторъ. Тогда жена переменила тонъ, сказала: "Это ты ихъ внесъ? Напрасно: я бы приказала двушк". Пасторъ горько усмхнулся: "Тогда он и теперь висли бы подъ дождемъ". Жена обидлась. "Изъ-за нсколькихъ капель дождя не стоило бы теб такъ ворчать. Цлый день не знаешь, что длать съ тобой, ты суешь свой носъ повсюду!" — "Мн, конечно, еще можно было бы оставить это", продолжалъ онъ, "но посмотри: вотъ и сейчасъ бльевая лоханка на постели!" Жена отвчала: "Я ее сюда поставила, потому что не было другого мста". "Если бы у тебя былъ спеціальный столъ для стирки, то и онъ былъ бы заваленъ посторонними вещами", возразилъ онъ. Жена потеряла терпніе и сказала: "Господи, какъ ты не сносенъ, ты, должно быть, боленъ, право. Нтъ, я больше этого не вынесу!" Она отвернулась, сла и надулась.

Но она долго этого не выдержала. Черезъ минуту все, уже было забыто, ея доброе сердце все простило. Ужъ такая счастливая у нея была натура.

А пасторъ все больше сидлъ въ своемъ кабинет, гд не такъ замтны были разные домашніе безпорядки. Онъ былъ выносливъ и крпокъ, настоящій рабочій конь. Онъ разспросилъ помощниковъ относительно частной жизни прихода, и все, что онъ узналъ, было весьма не утшительно. Затмъ онъ писалъ строгія или увщевательныя письма то тому, то другому изъ членовъ общины; и если это не помогало, отправлялся самъ навстить гршника. Его опасались, боялись. Онъ никого не щадилъ. Самостоятельно выслдилъ онъ, что у его собственнаго помощника, по имени Левіана, есть сестра, легкомысленная и слишкомъ любезная съ парнями-рыбаками двушка. Онъ позвалъ ея брата и послалъ его къ ней съ письмомъ и съ такимъ наставленіемъ: "Отдай ей и скажи, что я зоркими глазами буду слдить за ней…"