Фантомный бес
Шрифт:
– Так вы подсунули ему провокаторов? Как это низко.
– Идет борьба. Не на жизнь, а на смерть.
– И не он подкупал ваших агентов. Я слышала, что это делал совсем другой человек.
– Другой. Но он сотрудник Британского консульства. Пусть косвенный, но сотрудник. Вопрос: чей приказ он выполнял?
– Выясняйте. Кто вам мешает? Но Роберт Брюс Локкарт, заявляю ответственно, в течение этих месяцев делал все возможное, чтобы поддержать власть большевиков. Он считал, что нет другой силы, которая способна удержать порядок в стране.
– Ну, с немцами у нас сейчас мир.
– Мир? Не от этих ли мирных людей вы удрали из Питера? Если так пойдет дальше, то вашему правительству придется бежать в Нижний. А то и в Сибирь. В какой-нибудь Тобольск. Столица красной большевистской республики Тобольск! Звучит эффектно.
– Неправда. Не болтайте всякую чушь.
– Это вы, большевик Петерс, не валяйте дурака. Не усугубляйте собственного положения. Убить дипломата! Да еще такого знаменитого.
– Дипломат – это в прошлом. Сейчас у него нет иммунитета.
– Не смешите. Знаете ли вы, что генерал Нокс в Лондоне требовал отозвать Брюса из Москвы и отдать под суд за симпатии к Ленину и Троцкому?
– Неужто?
– Я говорю чистую правду.
– Хорошо, это было вчера. А сегодня он – глава заговора.
– Ну да. Очень мило. Вы эти заговоры сами и устраиваете.
– Мы в кольце врагов. И не вправе проявлять слабость.
– Такие, как вы, всегда будут в кольце врагов. А чего вы хотели? На что рассчитывали?
– Мы делаем великое дело. Народные массы нас понимают. И приветствуют.
– Чепуха. Лучше подумайте, как к этому нечестному и даже наглому убийству отнесется Британия? А вся цивилизованная Европа? Сук, на котором вы все сидите, и так скрипит. А вы еще его пилите.
– Мы знаем, что делаем.
– Мировую революцию? Ну и замах!
– А почему бы нет?
– Спасти пролетариев всех стран? С помощью убийства невинных людей?
– Мы сражаемся с врагами. Повторяю, мы знаем, что делаем.
– Иллюзия. Ничего вы не знаете. Вы во тьме. Или во мгле. Какое из этих слов вам больше нравится? И конец каждого из вас будет печален. Поверьте мне, я это знаю. Больше того, я это вижу. Например, я вижу сизое облако над вашей головой. Поверьте, это мрачное облако. Ничего хорошего оно вам не сулит. Если не завтра, так послезавтра.
– Видите? Занятно. Вы кто? Средневековая ведьма?
– Ну, не без этого.
– Ах, вот как? – Петерс глядел на нее с интересом. – Признание не слабое. Только вот времена костров прошли.
– Я придумала для вас лучшее решение.
– Любопытно.
– Вы освобождаете Локкарта и высылаете его как нежелательное лицо. А когда он уедет в свою паршивую Англию, вы, дабы потрафить вашим друзьям-палачам и всей кровожадной массе, заочно приговорите его к расстрелу. Это будет эффектный ход.
Петерс некоторое время молча сопел.
– Это будет выход достойный. И красивый.
– Эх! – сказал Петерс. – Еще месяц назад я был
– Чепуха. Месяц! И вы уже забыли себя? Вы кто – пешка? Надо быть самостоятельным, Яков Христофорович. Вас только больше будут уважать. Бегать за согласованиями – это удел слабаков.
– Думаете?
– Я не думаю. Я знаю.
– А вот мне все-таки надо подумать.
– Хотите назначить мне свидание?
– Ну… Я действительно предпочел бы обсудить это с вами в более приемлемой обстановке. Вопрос, сами понимаете, не простой.
– Разумеется. Полагаю, что мы его с вами обсудим.
На следующий день первый зампред ВЧК Яков Петерс явился вместе с Мурой к Роберту Локкарту в его кремлевскую квартирку, служившую чем-то вроде тюрьмы. Мура была строга и молчалива. Она даже не кивнула узнику, лишь посмотрела на него спокойным долгим взглядом. У Петерса вид был радостный, даже какой-то сияющий.
– Сейчас вас отвезут домой, – сказал он. – Вам хватит двух суток на сборы?
– Хватит, – сказал Локкарт.
– Отлично. Через два дня мы отправим вас и еще несколько дипломатов поездом к финляндской границе. На той стороне вас будет ожидать другой поезд.
– Понимаю. Мне этот путь более-менее знаком.
– У меня к вам личная просьба: не замышляйте больше козней против Советской республики.
– Против России? Я и не замышлял. Я действительно люблю эту страну. Говоря другими словами, в великую будущность России я верю. Быть может, не сегодня. И не завтра. Но рано или поздно.
– Будем надеяться, – сказал Петерс.
Мура сдержанно улыбнулась.
Спустя пару дней шведский консул на своей машине повез Локкарта на вокзал. Мура тоже поехала – проводить.
Поезд для высылаемых иностранцев стоял в стороне от перрона, и они долго ковыляли по шпалам до дальней ветки. День был холодный. Мура была простужена и куталась в длинное тяжелое пальто.
– До свидания, Мура, – сказал Локкарт, – я не забуду того, что ты для меня сделала.
Ей хотелось упасть к нему на грудь, застонать, даже завыть. Но она вспомнила, что она – сильная женщина. И она сказала коротко слегка простуженным, низким голосом:
– Я не смогу без тебя. Но я выдержу.
– Девочка моя! Кто знает, как это все повернется? – Он нежно коснулся рукой ее щеки. А потом сказал тихим, но каким-то обжигающим шепотом: – Как только сможешь, уезжай отсюда. Россия – обречена. России скоро не будет. Будут голод, холод и кровь. И это надолго.
– Я это и сама знаю, – глухо сказала она.
Ей хотелось еще добавить: «Куда мне ехать? Это ты уезжаешь к жене, к семье своей, в свою спокойную, благополучную страну. А мне ехать некуда. Даже к моим детям меня не пустят». Но она ничего не добавила, только сурово сжала губы.