Фаранг (Дилогия)
Шрифт:
Лагерь был как на ладони. От укрытия до ближайшего часового было метров сто, не больше. Второй дежурный находился в самом дальнем конце стоянки, а третий хрен ни на что внимания не обращал. Он лежал на спине, а на нём задорно прыгала блондинка.
Чёрт его знает какая муха укусила Витьку в тот момент, но план сложился сам собой за доли секунды. Дальше в ход пошли приёмы и жесты из фильмов про нелёгкие будни американского спецназа.
"Ты"
Палец упёрся в грудь Йоахима.
"Идёшь"
Пальцы пробежались по земле.
"Туда"
Витька
План был прост — ловля на живца. Мальчик должен был показаться часовому, "испугаться" и тихо, без криков, прихрамывая побежать назад, в кусты. Где часового и будет ждать афигенный сюрприз в виде женской сумочки с камнями.
Егоров обернулся и с надеждой посмотрел на заросли на склоне. Тёмно-зелёная листва, в рассветных сумерках казавшаяся почти чёрной, шумела и никаких признаков разумной жизни не подавала.
"Блин!"
Момент упускать было нельзя.
Всё пошло, как обычно, через задницу. Часовой, увидев "бесхозного" ребёнка, удивился и побежал его ловить, но перед этим заорал благим матом, подняв на ноги и любителя экстремального секса и всю спящую братию.
Йоахим пронёсся мимо, по настоящему подвизгивая от страха. Дикарь нёсся следом очень быстро и со зверским выражение на лице.
Бац!
Сумка, со свистом описав полукруг, встретилась с головой преследователя. Витька только и успел подумать, что выражение "харя треснула" иногда следует понимать буквально. "Неандертальца" будто сбило грузовиком. Он очень красиво распластался в полёте ногами вперёд и громко, спиной и затылком, ударился о землю.
"Этот готов"
Витя вышел из-за куста, посмотрел, как прямо на него бежит ещё пара воинов и очень спокойно поднял ракетницу, выбрав того, что был без штанов и с достоинством наперевес. Заметив краем глаза, как рядом раскручивается мега кистень, он тщательно прицелился и с расстояния в четыре метра всадил врагу ракету аккурат между глаз.
Хлоп! Шшшшух! Бац!
Дикарь повторил полёт предшественника, свалившись без единого звука.
— Ложись!
Уже падая на землю, Витька отстранённо подумал.
"Это мне?"
Над головой пролетел снаряд. Олег не стал дожидаться, когда вооружённый длинным копьём детина добежит до него, и просто швырнул тяжёлую сумку во врага. Рыжий, густо заросший и бородатый дикарь крякнул и сложился пополам.
— А ну пошли, нах!
Витька снова упал. Ещё ниже. На пятую точку. В другую сторону от тропы улетел Олег, а мимо, топоча словно стадо носорогов, наконец-то пронеслись мужики.
— Урррра!
— Бей!
— Ааа!
— Бляаааа!
Неандертальца на тропе убили походя. Лежавшего без чувств дикаря пару раз проткнули копьями и не глядя несколько раз шваркнули по черепушке мечами и дубинками. Бежавшая из лагеря подмога, увидев, что все часовые полегли, остановилась и
Победа была полнейшая.
Витя сидел у костра и на счастливую суматоху, творившуюся в немецком лагере, внимания не обращал. Больше того — идти к людям, принимать заслуженные похвалы и благодарности у него не было ни малейшего желания. Брататься и обниматься с грязными побитыми "замусоленными" немцами он, честно говоря, брезговал.
В стойбище стоял ор. Стоны, смех, плач, вопли. Все это смешивалось в такую жуткую какофонию, что хотелось заткнуть уши и бежать куда подальше. Столько горя и боли изливали друг другу люди, что волосы вставали дыбом и без всякого перевода.
Витька заткнул уши.
Стало, действительно, легче. Егоров с сочувствием посмотрел на турка, пытавшегося объяснить кто они и откуда. Его не слушали. Его тискали, обнимали и целовали. Йоахим успел сообщить обезумевшим от счастья родителям, что почти все дети живы и те пытались качать всех попавшихся им на пути десантников.
Рядом без сил свалился Олег. Глаза у него были круглые, а голос нервно дрожал.
— Дааа… видать сурово им пришлось.
От десятков холмиков у подножия горы несло таким "могильным" холодом, что Виктор зябко повёл плечами.
— Дааа… видать сурово.
— Виктор, иди сюда!
Из центра немецкого стойбища махал рукой Мельников.
После того как первые, вторые и третьи страсти улеглись, а Дима-сан пришёл в себя после первой в его жизни "боевой" схватки, ему остро захотелось сделать три вещи.
Попить.
Умыться.
И надавать Витьке по шее.
Однорукий здоровяк, на котором не отрываясь, висел Йоахим, сориентировался в этом бардаке первым. Висевший над лагерем гомон он пресёк громкой руганью, пинками и отрывистыми командами.
Мельников открыл рот. Рыдавшие минуту назад женщины, подростки и немногочисленные мужчины кое-как утёрли сопли и слёзы, поднялись на ноги и выстроились в некое подобие строя. Однорукий пролаял несколько команд, и народ организованно рассыпался на несколько частей. Мужчины понеслись убирать тела, женщины частью ринулись в воду, частью занялись помощью особо пострадавшим, и никакой неразберихи и толчеи при этом не было.
Мельников представил, что бы творилось после таких событий в его лагере, и грустно шмыгнул носом. Об этом даже думать было боязно. Мужчина напился из родничка, смыл с себя грязь и пот и, шумно отфыркиваясь, огляделся.