Фашистское жало
Шрифт:
А случилось вот что. Федот Кулемин погиб в шахте. Обвалилась шахтная кровля, которая похоронила всю ночную смену, в том числе и Федота Кулемина. Коломейцева там не было, его определили в другую смену. Это его и спасло.
Оставшись без верного товарища, Иван приуныл. Теперь о побеге в вагонетках с углем не могло быть и речи. Один не убежишь, а искать напарника вместо погибшего Федота Кулемина – дело долгое, муторное и к тому же рискованное. Как знать, на кого нарвешься. Может, даже на тайного фашистского осведомителя, которых среди заключенных было немало.
А убежать из лагеря хотелось. Бежать надо было непременно, пока оставались силы. А они убывали с каждым днем. Работа в шахте была тяжелой, она буквально забирала у человека жизнь. День за днем, день за днем…
Но как это сделать? Помог случай. Однажды в лагерь прибыли доселе невиданные люди – два немецких офицера и с ними – четыре личности, одетые в немецкую военную форму без всяких знаков различия, но по их лицам и ухваткам сразу было заметно, что это никакие не немцы. Тогда кто же они? И что им было нужно?
Вскоре, впрочем, все стало ясно. Узников выстроили на плацу, и одна из личностей произнесла речь на русском языке.
– Братва! – преувеличенно бодрым тоном проговорил этот человек. – Вот что я хочу вам сказать! Совсем недавно я был таким же, как и вы, – загибался в лагере на тяжких, непосильных работах. И я бы отдал на тех работах концы, точно вам говорю! Здесь у вас шахты, у нас был завод, а в общем никакой разницы. Но у меня есть голова на плечах. И вот я подумал, а для чего мне подыхать, когда можно жить? Жить и радоваться! Приличная жратва, шнапс, девочки – в общем, все удовольствия, какие только есть в жизни! Предлагаю и вам то же самое. Вы спросите, что для этого нужно? Отвечаю – почти ничего. Все почти что задаром! Да! Нужно только изъявить желание записаться на специальные курсы. Там вас будут учить настоящему делу. Из вас будут готовить помощников великой Германии. Вам даруют свободу и жизнь – а это главное. Я и мои товарищи, которых вы видите рядом со мной, записались на эти курсы и ничуть о том не жалеем. Призываю и вас сделать то же самое.
Оратор умолк, и тотчас же вперед выступил другой субъект – его сотоварищ.
– Может, вы думаете, что вас спасут? – сказал он и рассмеялся, показывая вид, насколько он доволен своей шуткой. – Явится, к примеру, прямо сюда советская власть – и того… вызволит вас. Ну так я вам вот что скажу. Нет никакой советской власти! Была, да кончилась! Вот на днях немецкая армия взяла Москву. И сейчас она на подходе к Сталинграду и Кавказу! Вы об этом, конечно, не слышали, а мы-то знаем! Остались от советской власти одни лишь воспоминания! Так что никто вас не вызволит. Некому! Так и пропадете здесь. А для чего вам пропадать? Вот о чем вы должны подумать!
– Да что рассуждать понапрасну! – вступил в разговор третий субъект. – Какой в том толк? Все просто: кто хочет спастись и жить дальше в свое удовольствие – выходи из строя! Такой шанс выпадает не каждый день! А остальные как хотите!
В строю понурых узников зашевелились. Из строя, впрочем, вышли немногие. В числе этих немногих был и Иван Коломейцев. Нет, он не поверил ни единому слову тех типов, которые ораторствовали перед строем. Врали, конечно, те типы – от первого до последнего слова. Быть такого не могло, чтобы советская власть кончилась! Но в их словах Иван узрел для себя шанс вырваться из концлагеря, в котором его ожидала неминуемая смерть – не завтра, так послезавтра. Тяжкая, бессмысленная смерть, которая постигла того же Федота Кулемина. Коломейцев не желал себе такой смерти. Он хотел жить, хотел сражаться против врага. В том лагере, в котором он пребывал сейчас, это было невозможно, здесь можно было только умереть. А как знать, что могло быть в том месте, куда его так настойчиво приглашали типы в немецкой форме без знаков различия? Может, там будет проще перехитрить врага? Проще сбежать? Перебраться к своим? Устроить восстание? Все могло быть. Оттого он и вышел из строя. Совесть у него была спокойна, потому что он знал, что делает. Он таким образом борется с врагом.
Ивана и прочих, кто в тот день вышел из строя, привезли в другой лагерь. Каково было название этого лагеря и было ли оно вообще, того Коломейцев не знал. Ему лишь удалось выяснить, что этот лагерь также находится в Польше, а точнее – в польском
В этом лагере никто заключенных не гнал на работу – ни на шахты, ни на завод, ни на каменоломни. По сути, это был вовсе не концентрационный лагерь как таковой, это была своего рода школа. Ну или учебный центр. Здесь одних вчерашних узников превращали в лагерных охранников, конвоиров, надсмотрщиков, капо [1] . Из других готовили карателей для борьбы с подпольщиками и партизанами. Из третьих – шпионов и диверсантов, которых должны были заслать в глубокий советский тыл.
1
Капо – в 1940-е годы привилегированный заключенный, сотрудничавший с нацистской администрацией в концлагерях нацистской Германии.
Все это Иван узнал на следующий же день после своего прибытия в новый лагерь. Ранним утром всех новоприбывших выстроили на плацу. К неподвижному угрюмому строю подошел человек в форме немецкого офицера-эсэсовца. Это был ничем не примечательный субъект средних лет – увидишь такого в толпе и моментально о нем забудешь. Какое-то время этот безликий человек с молчаливым вниманием разглядывал людей в строю, а затем тихим, но внятным голосом сказал – причем на почти чистом русском языке:
– Меня зовут Карл Унке. Я – начальник учебного центра, в котором вы находитесь. Я расскажу, чему вас здесь будут обучать.
И рассказал – коротко, емко и доходчиво. Затем добавил:
– Если кто-то рассчитывал, что он попал в какое-то другое место, и не согласен с тем, чем ему предстоит здесь заниматься, пускай выйдет из строя. Мне нужны убежденные добровольцы. Те, кто сомневается и колеблется, мне не нужны.
Из строя вышли лишь пятеро. Кто знает, что заставило их сделать это? Может, запоздалые угрызения совести, может, какие-то иные соображения… Но они вышли и замерли, понуро глядя в землю.
Безликий эсэсовец дал какую-то команду стоящим неподалеку солдатам. Солдаты подошли к пятерым вышедшим, отвели их в сторону и здесь же, прямо перед строем, всех расстреляли. Все произошло так неожиданно и было при этом настолько обыденно, что Иван даже поразиться не успел. Только что пятеро человек вышли из строя – и вот их уже расстреляли…
– Учебный центр – секретный, – все тем же ровным голосом произнес Карл Унке, обращаясь к замершему строю. – Те, кто не хотел здесь оставаться, – лишние свидетели. В секретном деле лишних свидетелей быть не должно. Так будет со всеми, кто откажется обучаться в центре. Я понятно выразился? Не слышу ответа! Мне нужен четкий, однозначный ответ!
– Понятно, – вразнобой загудел строй.
– Так-то лучше, – сказал Карл Унке, и его губы тронула улыбка.
Иван Коломейцев выразил желание быть шпионом и диверсантом. Расчет был прост. Вот он выучится на диверсанта, и его забросят в советский тыл. А там он сразу же сдастся советским властям. Да не просто сдастся, а еще и расскажет о засекреченном учебном центре. Это, несомненно, будут очень ценные сведения для советских спецслужб. Ну а затем он попросится в боевую часть бить врага. Такой у него был план. И он бы, наверное, осуществился, если бы не начальник учебного центра Карл Унке. Оказалось, что он самолично беседовал с каждым новым курсантом своего центра, прежде чем приставить его к какому-то конкретному делу.
– Вы желаете стать диверсантом и отправиться в советский тыл? – спросил он, глядя на Ивана бесцветными глазами.
– Так точно, – ответил Иван.
– Почему? – невыразительным тоном поинтересовался Карл Унке.
Вопрос казался простым, но одновременно в нем таился подвох. Действительно – почему именно диверсантом? Почему, допустим, не надсмотрщиком в лагере? Или конвоиром? Что тут ответить? А отвечать было необходимо, и притом ответ должен быть правильным и выверенным, чтобы этот безликий эсэсовец ничего не заподозрил. Ведь если заподозрит, тогда – все. Тогда Ивана наверняка расстреляют – так же, как расстреляли тех пятерых.