Фасолевый лес

Кингсолвер Барбара

– Помню. Особенно – Ньюта.

– У мальчишки не было никаких шансов. Он из кожи вон лез, но остался тем, кем его сделал отец. И все в Питтмэне это понимали.

– Мама, я давно хотела тебе сказать. Ты всегда так восхищалась мною – словно я у тебя на глазах луну повесила на небо. Иногда даже не верилось, какой замечательной ты меня считаешь.

– Но чаще верилось.

– Да, пожалуй. Чаще всего я думала, что ты права.

Из шума помех возник оператор и попросил еще денег. Кучка монет на полке

под аппаратом таяла.

– Мы почти закончили, – сказала я оператору, но он велел оплатить то, что мы уже наговорили. Крупные монеты у меня закончились, осталась лишь мелочь, и пришлось высыпать целую гору.

– Знаешь, – сказала я маме, когда последние монетки ушли в глотку телефонного аппарата. – У меня новость. Большая. Черепашка теперь – моя дочь. Я ее удочерила.

– В самом деле? – воскликнула мама. – Ну ты и умница. Как же тебе удалось?

– Правдами и неправдами. Это долгая история, напишу тебе в письме. Но все – законно. У меня и документы есть.

– Слава тебе, Господи! Надо же, за одно только лето и замуж выйти, и бабушкой стать. Когда же я ее увижу?

– Мы как-нибудь приедем. Не в этот раз, а попозже. Я обещаю.

– Смотри, а то мы с Гарландом не дождемся и нагрянем к тебе в Аризону.

– Я была бы очень рада.

Ни одна из нас не хотела класть трубку. Мы трижды попрощались. Наконец я сказала:

– Мама! Все, теперь точно, я отключаюсь, хорошо? Пока. И передай привет Гарланду, ладно? Скажи ему, пусть тебя не обижает, а не то я приеду и пятую точку ему надеру.

– Скажу, будь спокойна.

В Оклахома-Сити в нашем распоряжении оказалось целых полдня, совершенно свободных до того момента, когда нужно было явиться за готовыми документами об удочерении. Выспавшись, Черепашка рвалась в бой: принялась болтать без остановки, потом захотела поиграть с медальоном, который оставила ей Эсперанса.

– Снимать нельзя, – сказала я, показав в зеркале, как висит на ней медальон. – Это – святой Христофор, покровитель беженцев. Ты у нас тоже вроде беженки, тоже потрепанная бурей.

Буря разбрасывает и расшвыривает все на своем пути. А потрепанные бурей – это из стихотворения на постаменте Статуи Свободы, там есть такие строки: «Отдайте мне всех нищих, изможденных…» Эстеван мог прочитать его наизусть целиком. Если вспомнить, как Америка обошлась с ним и ему подобными, то эти слова, высеченные гигантскими буквами на камне, должно быть, казались ему мрачной шуткой.

Я попыталась не думать об Эстеване, но через некоторое время решила, что лучше уж думать, чем не думать. Черепашка была мне отличной компанией – мы разъезжали по городу в «линкольне», парочка лихих девиц с кучей свободного времени. Больше всего ей полюбилось переезжать через лежачих полицейских возле кафе «Бургер-Кинг».

Именно

во время нашей автомобильной прогулки и произошло то, что я считаю нашим вторым серьезным разговором; первый состоялся возле корней сосны на озере чероки. Разговор был примерно такой.

– Что ты хочешь делать? – спросила я.

– Окей, – ответила Черепашка.

– Есть хочешь?

– Нет.

– Так куда же нам поехать, как ты думаешь? Хочешь что-нибудь посмотреть? Мы же с тобой в большом городе.

– Ма Уэн.

– Лу Энн сейчас дома. Мы ее увидим, когда вернемся. А еще Эдну, Вирджи и Дуайна Рея, и всех остальных.

– Уайнэй?

– Правильно.

– Ма Уэн?

– Да. Только я хочу тебе кое-что сказать. Теперь у тебя во всем мире будет только одна ма. Ты знаешь, кто это?

– Да.

– Кто?

– Ма.

– Правильно. Это – я. У тебя много друзей. Лу Энн и Эдна, и Мэтти, и остальные, и они любят тебя и о тебе заботятся. И были у нас хорошие друзья Эстеван и Эсперанса. Я хочу, чтобы ты о них помнила, ладно?

– Стеван и Меспанса, – кивнула она с очень серьезным видом.

– Почти попала, – кивнула я. – Я понимаю, все так запутанно, у тебя несколько раз сменилось руководство. Но теперь я – твоя ма, а это означает, что я люблю тебя больше всех. И это навсегда. Понимаешь, в чем соль?

– Фасоль?

На лице Черепашки отразилось сомнение.

– Мы теперь всегда будем вместе. Ты – моя Черепашка.

– Лепашка, – заявила она, ткнув себе пальчиком в грудь.

– Правильно. Эйприл Черепашка Гриер.

– Эйпилпашкагли…

– Именно так.

Меня вдруг дернуло позвонить 1–800-Господу-нашему. Я не знаю, какая муха меня укусила, но случай подвернулся – Черепашка решила, что ей хочется посмотреть книжки, и мы отправились в городскую библиотеку, где был телефон. Все это время я берегла эту возможность на черный день – как мама поступала с нашими правами на подушный надел. Но теперь, когда я через столько прошла, добралась до самого дна, но не утонула, а выжила, я понимала, что туз в рукаве мне уже не нужен.

Дважды прогудело, а затем включилась запись. Ровный размеренный голос сообщил, что Господь помогает тем, кто помогает сам себе. Кстати, продолжил голос, мне представилась замечательная возможность помочь себе, а заодно и миссионерскому фонду Источника Веры Христовой, совершив щедрое пожертвование. Если я подожду несколько мгновений, оператор тут же оформит мой взнос. Я подождала.

– Спасибо за звонок! – проговорила оператор. – Назовите, пожалуйста, свое имя, адрес и сумму пожертвования.