Фасолевый лес

Кингсолвер Барбара

Нотариус тем временем продолжал:

– Примерно через шесть месяцев будет выписано новое свидетельство о рождении, а старое уничтожено. И вам уже никоим образом не удастся изменить своего решения. Это в высшей степени серьезно.

– Свидетельства и не было, – прокричала миссис Клиэрли. – Ребенок родился на земле племени.

– Девочка, – добавила я. – В «плимуте».

– Мы понимаем, – кивнул Эстеван, глядя на нотариуса.

– Я хотел прояснить все до конца, – сказал тот.

– Мы прекрасно знаем Тэйлор, – заявил Эстеван. – И мы уверены, что она будет отличной матерью нашему ребенку.

И мистер

Армистед, и его секретарша представляли себе «земли племени» как какую-то отдаленную, полудикую страну – несмотря на то, что практически сидели сейчас на ней. Это объясняло и делало для них убедительным многое: например, то, что Хоуп, Стивен и Черепашка в качестве единственного доказательства своего родства имели несколько черно-белых сувенирных фотографий, на которых они были изображены на фоне озера чероки. Было достаточно, что я, гражданка США, владеющая удостоверением личности, готова была поклясться (неизвестно чем) в правдивости всего, что они утверждают.

К этому моменту темы для светской беседы иссякли. Нервозность, которая владела мной поначалу, прошла, но без нее я чувствовала себя опустошенной. Просто для того, чтобы сидеть в этом тесном, переполненном офисе, выглядеть как надо и говорить что надо, мне потребовалось приложить огромные усилия. И я не представляла себе, как нам всем удастся продержаться до конца.

– Мы любим ее, но мы не можем ее позаботиться, – неожиданно сказала Эсперанса. Ее акцент усиливали с трудом сдерживаемые всхлипывания, но это не смутило ни нотариуса, ни его секретаршу. Должно быть, они подумали, что это акцент индейцев чероки.

– Мы уже об этом поговорили, – сказала я. Происходящее начинало меня тревожить.

– Мы любим ее. Может быть, когда-нибудь у нас будут еще дети. Но не сейчас. Сейчас слишком трудно. Мы все время в пути, у нас нет дома, нет ничего.

По лицу Эсперансы текли слезы. Она не притворялась. Эстеван протянул ей платок, и она прижала его к лицу.

– Плак, ма? – спросила Черепашка.

– Да, Черепашка, – тихо сказала я. – Она плачет.

Эстеван протянул руки и забрал Черепашку у Эсперансы. Поставив ее себе на колени, он мягко придержал ее за плечи и посмотрел в глаза.

– Ты должна быть хорошей девочкой, – сказал он. – Помни об этом. Хорошей и сильной, как твоя мама.

Интересно, которую из мам он имеет в виду? Вариантов было так много. Меня тронуло то, что Эстеван мог говорить обо мне.

– Ага, – отозвалась Черепашка.

Он бережно передал Черепашку обратно жене, которая вновь прижала девочку к груди и долго раскачивалась на месте, обняв ее и зажмурившись. Слезы все текли по ее щекам.

Мы все застыли в ожидании. Мистер Армистед перестал терзать свою серебряную коробочку, а миссис Клири – шуршать бумагами. Перед нами были самые настоящие мать и дочь. Мать и дочь – в мире, которому абсолютно нет дела до матерей и их детей. И они должны расстаться. Все этому верили. Может, даже сама Черепашка. Я-то уж точно верила.

Множество раз я рисковала потерять Черепашку, но сейчас, казалось, подошла к этому ближе всего. Если бы Эсперанса попросила меня отдать ее, я бы не нашла в себе сил отказать.

Когда она наконец опустила Черепашку себе на колени, та шмыгала носом. Она вытерла ей носик платком Эстевана, поцеловала в обе щеки и, сняв со своей шеи медальон с изображением покровителя всех беженцев Святого

Христофора, надела его на шею Черепашки. А потом передала ее мне.

– Мы знаем, что она будет счастлива и вырастет с добрым сердцем, – сказала она.

– Спасибо, – отозвалась я.

А что еще могла я сказать?

Потребовалось удивительно долгое время, чтобы составить окончательный текст документа, который миссис Клири отошла набрать на пишущей машинке. Она дважды возвращалась и уходила, чтобы внести правку, и после нескольких редактур нам удалось наконец составить официальный документ:

Мы, нижеподписавшиеся мистер Стивен Тилпек Дважды-Два и миссис Хоуп Роберта Дважды-Два, родители Эйприл Черепашки Дважды-Два, препоручаем заботу о нашей дочери мисс Тэйлор Мариетте Гриер, которая с настоящего момента становится ее единственным опекуном и родителем.

Мы совершаем этот акт, пребывая в здравом уме и твердой памяти.

Подписано (число, месяц, год) в присутствии свидетелей в офисе нотариуса Джонаса Уилфорда Армистеда, в Оклахома-Сити, штат Оклахома.

Миссис Клири вновь вышла из офиса своего босса, на этот раз для того, чтобы позвать вторым свидетелем мисс Бриндо, секретаршу мистера Уэнна. Мисс Бриндо, в венах которой текло достаточно индейской крови, чтобы претендовать на подушный надел на землях чероки, явилась перед нами в узких джинсах и красных лакированных туфлях на высоком каблуке, щелкая жвачкой. Ее замысловатая прическа, покорная непреклонной воле расчески и лака, торчала на макушке вертикально вверх, и что-то подсказывало мне, что ее реальная жизнь слишком скучна и никак не соответствует ее потенциалу. Я пожалела, что ей так и не придется узнать, свидетелем чего она стала нынешним утром.

В каком-то смысле это касалось всех присутствовавших. Совсем неплохо было бы, если бы лет через двадцать, когда никакие последствия уже никому бы не угрожали, все узнали, что происходило тогда в офисе мистера Армистеда. Думаю, волосы встали бы вертикально вверх и у самого владельца офиса, и у его секретарши, когда они поняли бы, какие удивительные вещи можно узаконить в скромном маленьком офисе в штате Оклахома.

Мы все пожали друг другу руки, я обговорила с мистером Армистедом все остальные необходимые для удочерения документы, и мы покинули его офис – странная компания, связанная не то дружескими, не то семейными узами. Я видела по плечам и спине Эстевана, как напряжение отпускает его. Он по-прежнему держал Эсперансу за руку, а ее лицо, омытое слезами, выглядело уже не так, как раньше – оно казалось словно обновленным.

На них обоих были чистые рабочие блузы светло-голубого цвета с выцветшими локтями. Эсперанса надела потертую джинсовую юбку и стоптанные башмаки. Я специально попросила их для этого случая не надевать свою лучшую одежду – ту, которую мы использовали, чтобы обманывать полицейских и миграционную службу. Нужно было убедить нотариуса, что со мной Черепашке будет лучше. Когда Эстеван и Эсперанса вышли утром из своей комнаты, одетые как беженцы, мне хотелось закричать: «Нет! Я неправа. Не жертвуйте своим достоинством ради меня!» Но они так сильно хотели мне помочь, что были готовы пойти на это.