Фата на дереве
Шрифт:
– Получилось? – с огромным интересом спросила Птича.
– Помереть – не получилось. Как видишь. Стало быть, осуществился второй вариант. Освободился.
– Легко? Твой жучок легко тебя отпустил? – не поверила подруга детства.
– Нет. Так не бывает. Сама знаешь. Она ж приспособилась грызть. То плакала, то в больницу ложилась, а в конце концов подала в суд. На раздел имущества. Требовала заплатить миллионы. Представь, подсчитала, сколько я ей должен за каждый день совместной жизни. За готовку пищи, уборку помещения, стирку
– И что суд?
– А суд решал… Представь, чуть ли не год все это тянулось. Жучок сказала общим знакомым, что хочет полностью разбить мою жизнь… Она почему-то решила, что, если отнимет у меня машину, квартиру, деньги, моя жизнь будет разбита окончательно. В этом весь ее жучкизм.
– Суд был на ее стороне?
– Да не в том даже дело, кто на чьей стороне… Просто время у меня отнимали. Мне делом надо заниматься, а тут полная ерунда. В итоге – вот – я свободен! Машина – жучку, квартиру поделили, ей большая часть – я себе однушку купил. Какой-то еще моральный ущерб выплатил… Двести пятьдесят тысяч морального ущерба почему-то. Правда, она миллион просила.
– А какой ты ущерб нанес?
– Нервы у жучка разболелись. Она справки принесла. Мол, до всего того была здорова, а потом сделалась больна нервами. Мне кажется, судье хотелось от нее отвязаться. А я – на все согласен. За собственную дурость всегда отвечать приходится. Сам нашел, сам женился. Никто не заставлял.
– Сам женился – сам развелся… – снова вздохнул дед. – Легко живете…
– Нелегко, дед. А по-другому не получается.
– Я тоже думала, что на всю жизнь выхожу… И мысли другой не допускала. А теперь вот… – горько вздохнула Птича.
Дед опять поставил свою любимую песню и жестом показал: «Подпевайте».
– Не забывай, что после вьюги всегда опять приходит май, – многозначительно глядя на внука и его подругу, молодым голосом пел академик.
И правда – легче становилось от музыки. Или от слов?..
– Короче, Мухина, видишь, что получается, – задумчиво проговорил Генка. – Получается: за тобой теперь слово и дело.
– Не поняла юмора, – откликнулась Мухина. – Чего «за мной»?
– Ну, твоя очередь, твой ход теперь.
– В смысле?
– Ну, в самом простом и прямом смысле. Давай разводись, исправляй ошибки молодости. А потом восстановим справедливость. И будет нам счастье.
– Я, Геныч, сказала: разведусь. У меня в этом отношении быстрее все прокрутится. У нас брачный договор. И делить нечего: все, что на его имени, – ему. Все мое – мне. А ты про какую справедливость?
– Ну, как какую? Мы ж с тобой пожениться должны? Это когда еще понятно было. Вот и восстановим справедливость.
Птича засмеялась. Как-то легко у него все выходило. Прям
– Ты серьезно?
– А сама как думаешь? Я ж чего к тебе пришел сегодня?
– Я думала – мыться, – смеясь, отвечала Мухина.
– Мыться – само собой. А еще разобраться в твоей личной жизни и предложить тебе пойти за меня замуж. Погуляла, и хватит, – решительно заявил Генка.
Птича вспомнила, в каком наряде явился к ней утром «жених», и снова зашлась от хохота.
– Это ты вот так – в валенках и трусах – свататься приходил, оказывается? – уточнила на всякий случай она.
– Какая разница, в чем… Да, я иногда, вернее часто, хожу в валенках и трусах. Мне так уютно. Это меняет дело? Ты, кстати, не о том сейчас… Ты от главной темы не отходи… Не забалтывай вопрос. Я тебе что сейчас сказал? Выходи уже наконец за меня замуж. Слышала?
Сана заметила, с каким вниманием смотрит на них Генкин дед, и только тут поняла, насколько все серьезно. Генка не шутит. Он на самом деле зовет ее, замужнюю даму, замуж. Вот чудеса-то! Вот оно как, оказывается, бывает! Случается вдруг… Нагрянет, когда ничего совсем не ждешь…
Она понимала: надо отвечать. Честно, серьезно, как полагается взрослому и ответственному человеку. И – хватит смеяться! Птича вдохнула, задержала дыхание, чтоб остановить вскипающий внутри смех. Заросшая физиономия Генки, его майка, трусы-шорты, валенки вдруг встали перед ее внутренним взором.
– Ах! – промолвила Прекрасная Дама, понимая, что не в силах удержать скопившийся внутри смех. – Ах-хахахаха… Знаешь что, Геныч… Знаешь… Сейчас… Подожди… Ах-хахахаха…
– Ну! – грозно вымолвил Рыцарь, при этом тоже почему-то улыбаясь. – Отвечай!
– Да! – выдохнула Мухина быстро, чтобы смех не помешал ей произнести заветное слово. – Да!
– Дед! Ты слышал? Ты свидетель! Мухина сказала «да»! Все – решено и подписано!
– Слышал! И не тяните! Вам детей пора…
– Все будет, деда… Все будет… Все решим постепенно…
Птича, отсмеявшись, посмотрела на Геныча внимательно, словно пытаясь убедиться, что все это сейчас ей не показалось.
– Думаешь, у нас получится? – жалобно спросила она.
– У нас все получится. Уж нас-то я знаю, Мухина. Мы не подведем! – убежденно произнес Генка. – Ты мне верь.
И она кивнула, что, мол, верит.
Ей только надо было как-то все в голове уложить… Или – ну ее, голову? Хоть раз в жизни сделать что-то просто так… Смеясь и ничего не опасаясь…
Она так и сидела, все еще держа на коленях альбом для зарисовок, машинально вырисовывая некое платьице, пришедшее в голову, пока звучала любимая песня Генкиного деда.
– Я хочу следующую коллекцию сделать по мотивам фестиваля. Того, что был в пятидесятые годы, – вдруг совсем не в тему заговорила Птича. – А вы помните то время? Как на самом деле одевались? Что люди чувствовали?