Fatal amour. Искупление и покаяние

Леонова Юлия Сергеевна

— Да, но не такой ценой, — уже тише отвечала княгиня.

— Полагаете, брак со мной слишком высокая плата за сохраненное реноме? — продолжил иронизировать Куташев.

— Вы невозможны, Nicolas! — нахмурилась княгиня, выговаривая своему vis-a-vis громким шёпотом. — Вы можете быть серьёзны, когда речь идёт о вашем будущем.

— Поверьте, Ирэн, я серьёзен, как никогда, — вздохнул Куташев. — Об одном попрошу вас: Марья Филипповна не должна узнать о нашем с вами разговоре.

— И всё же я не понимаю, — сердито ответила княгиня.

— Возможно, когда-нибудь поймёте, — улыбнулся Николай и взглядом указал на остальных гостей, что

делая вид, будто заняты собственными делами, тем не менее, старались расслышать хоть что-нибудь из задушевной беседы княгини Анненковой и князя Куташева.

Николай засиделся у Анненковых до самого позднего вечера. Когда разошлись все гости и приятели остались наедине, Борис, наконец, смог удовлетворить своё любопытство. Расположившись в вольтеровских креслах за бокалом хорошего вина в полутёмной библиотеке, друзья заговорили о том, что волновало более всего.

— Признаться, ты меня удивил, — разглядывая вино в бокале на пламя свечи, начал Борис.

— Помилуй, Боже, что же удивительного в том, что человек моего возраста и положения решил обзавестись семьёй, — небрежно обронил Куташев, отпивая из своего бокала.

— Меня удивил твой выбор, не более, — вздохнул Борис.

— Что же в нём удивительного, — пожал плечами Куташев. — Марья Филипповна — прелестная барышня и может составить счастье любого.

— О, перестань, Nicolas. Ты прекрасно понимаешь, что я хотел сказать.

— Нет, не понимаю, — покачал головой Николай. — Объясни.

— Ну, хорошо же. Ты сам вынудил меня к тому. Andre!

— И что же? Что ты желал сказать этим "Andre!"?

— Андрей был влюблён в неё, — поднялся со своего места Борис и прошёлся вокруг кресел.

— Сядь, Mon cher ami, — раздражённо отозвался Николай. — Не могу говорить с тобой, когда ты бегаешь по комнате.

Борис послушался и медленно опустился в кресло.

— Ты сам сказал: Андрей был влюблён, нынче всё переменилось.

— Откуда тебе знать о том?! — вспылил Анненков.

— Коли это было бы не так, я был бы шафером, а не женихом. Андрей предпочёл женитьбе войну. Из двух зол выбрал меньшее, — криво усмехнулся Куташев.

— Знаешь, чего я не пойму? — вздохнул Борис. — Непохоже, что ты в неё влюблён, — выделил он голосом "ты".

— А я и не влюблён, — беспечно заметил Николай.

— Тогда зачем?!

Николай отвёл взгляд, собираясь с мыслями.

— Ты, видимо, в последнее время в свете почти не бываешь, — начал он, обращаясь к Борису.

— У меня других забот хватает, — кивнул Анненков, соглашаясь.

— Ты говорил, что слышал, будто говорят, что я ухаживаю за Марьей Филипповной. Боюсь, эти ухаживания зашли довольно далеко, и весь свет ждёт от меня именно этого шага.

— Помнится, тебя никогда не заботило, что о тебе говорят, — усмехнулся Борис. — Так откуда нынче такое стремление к благородству?

— Скажем, я увлёкся, потерял голову и теперь вынужден поступить, как человек порядочный, — поставил на стол пустой бокал Николай. — Мне пора идти, не то я усну прямо в этом кресле.

— Мой дом — твой дом, — ответил Анненков, поднимаясь следом за Куташевым.

— Благодарю, но спать я привык в своей постели, — улыбнулся Николай.

В уютной библиотеке Анненковых у горящего камина Николая в самом деле потянуло в сон, но стоило ему выйти на улицу, зимний морозец тотчас отрезвил затуманенную винными парами голову. Прощаясь с Борисом, Куташев пообещал, что сам напишет Ефимовскому о своей грядущей

женитьбе, и вот нынче по пути домой раздумывал над тем, как именно стоит написать о том. В какой-то момент в его сознание вкралась мысль, что он мог ошибаться насчёт мотивов Андрея, и уехал Ефимовский на Кавказ вовсе не потому, что желал избежать встреч с Марьей Филипповной, но тотчас отмёл сие предположение, как не заслуживающее внимания.

Спать он лёг в довольно благодушном настроении. Ему снилось жаркое лето, цветущий луг перед сосновым бором, где частенько семейство Куташевых устраивало пикники. Ещё ему снилась Марья Филипповна. Облачённая в воздушное голубое платье она шла впереди него, собирая полевые цветы. Изредка она оборачивалась, посылая ему манящую улыбку, и устремлялась дальше. Сколько бы он не звал её, она не останавливалась, приближаясь к опушке леса. Вслед за ней он вошёл по сень высоченных сосен. Лес, пронизанный солнечными лучами, казался сказочным. Вскоре Куташев потерял из виду голубое платье, а тропинка с каждым шагом становилась всё уже и уже. Николай и сам не заметил, как очутился посреди мрачной топи, под ногами что-то булькало, вздохами болотной нечисти из-под шатких кочек вырывался воздух, пузырясь в мутной зеленоватой воде. Оступившись на одной из них, Николай по грудь оказался в грязной зловонной жиже. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью, каждый вдох давался ему с трудом, всё больше и больше погружая его в пучину. Силясь вырваться из топкого болота, Куташев напряг все силы. От кошмара он очнулся сидя в собственной постели. Сердце неистово колотилось о рёбра, учащённое дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы. Проведя ладонью по мокрому от испарины лбу, Николай откинулся на пуховые подушки.

Усмешка искривила губы. Во сне именно Марья Филипповна заманила его в болото, которое едва не стало его могилой, а в жизни выходило, что он сам вынудил её дать согласие на брак.

"Господи! Не иначе помешался!" — перевернулся на живот Куташев, плечи его затряслись от сдерживаемого смеха. Не надобно было искать причин и оправданий. Никто его не завлекал и не заманивал в ловушку. Он сам добровольно шагнул в эти сети, потому что его влекло к ней. Ему нравился её гибкий изворотливый ум, хладнокровие, с которым она взялась обустраивать своё будущее, поняв, что угодила в весьма щекотливую ситуацию. В конце концов, он чувствовал в ней родственную душу. Марья Филипповна пойдёт на всё, дабы добиться желаемого, невзирая на мораль и светские условности. Mademoiselle Ракитина получит мужа и отца своему ребёнку, а он полноценную семью, и это, право, стоило того, дабы пойти на сделку с совестью.

Не спалось той ночью и Марье Филипповне. Долго ворочаясь в постели, она поднялась, накинула на плечи мягкий бархатный капот и уселась к туалетному столику. Пламя свечи золотило распущенные по плечам пряди, играло бликами в серо-голубых глазах, отражалось в небольшом зеркале, перед которым, подперев кулачком подбородок, застыла девушка.

Тяжело вздохнув, Марья выдвинула верхний ящик стола и извлекла небольшую стопку чистых листов, перо и чернильницу.

"Андрей, — вывела она чистом листе. Прикусив кончик пера, задумалась, подбирая слова. — Я совершила чудовищную ошибку, когда написала, что не люблю Вас. Движимая гордыней и тщеславием, я солгала Вам. Знали бы Вы, как мне тяжело нынче вдали от Вас. Меня тревожит и Ваше, и своё будущее. Та ночь, в Веденском не прошла бесследно. Я слишком долго медлила…".