Fatal amour. Искупление и покаяние
Шрифт:
Марья торопилась, строчки выходили неровными и некрасивыми. Она слишком сильно нажала на перо и поставила жирную кляксу на слова "не прошла бесследно".
— Чёрт! — вырвалось у неё.
Сонно заворочалась горничная. Марья замерла, прислушиваясь к тихим ночным шорохам, наполняющим огромный дом. В печи потрескивали дрова, от сильных порывов ветра слегка дребезжали стёкла. За дверью послышались тихие шаги, и едва слышный стук.
— Маша, ты спишь?
— Нет, входи, — отозвалась Марья, торопливо пряча неоконченное письмо в альбом. — Ты нынче поздно вернулся, Серж, — продолжила она вполголоса.
— Так
Марья молча протянула брату руку, где на безымянном пальце красовался массивный перстень с рубином.
— Вон оно что, — протянул Сергей, рассматривая фамильное кольцо князей Куташевых. — И как скоро свадьба?
— Мы ещё не говорили о том, — вздохнула Марья.
— Ты будто не рада, — испытывающе глядя в глаза сестре, заметил Ракитин.
— Нет, ну, что ты! Рада! Очень рада! Волнительно очень, вот и не спится, — улыбнулась она.
— А я, пожалуй, пойду. Устал больно, — улыбнулся Сергей. — Я очень рад за тебя, ma petite soeur (моя маленькая сестрёнка). Покойной ночи, — закрыл он за собою двери.
Разговор Марьи с братом разбудил Милку. После ухода барина девица села на кушетке и протёрла заспанные глаза:
— И чего вам не спится, барышня? Ночь-полночь, а вы всё разговоры ведёте, — сварливо заметила она.
— Ты вот что, — вернулась на банкетку перед туалетным столиком Марья. — Собери-ка вещи поутру. В Полесье завтра поедем. Не пойду я за князя, — поджала губы девушка.
— Поздно вы, Марья Филипповна, спохватились. Того и гляди живот скоро на нос полезет. Местные кумушки-то вам проходу не дадут, тотчас припомнят вам все обиды, — принялась выговаривать ей Милка.
— Да ты никак забылась, с кем говоришь?! — злобно прошипела в ответ Марья. — Делай, как тебе велено.
— Как прикажете, дело хозяйское, — тихо заметила Милка.
До утра Марья Филипповна так и не сомкнула глаз, пытаясь представить себе последствия своего решения. И хотя её, конечно же, страшило будущее, в котором, возможно, она останется совершенно одна, подвергнувшись осуждению света, то, что она успела разглядеть в Николае Куташеве под маской светского щёголя, страшило куда больше.
Чувствовалась в нём дикая необузданная натура его предков, в чьих жилах текла кровь потомков самого князя Бехана — грозного и неустрашимого воина. Бывало, один его пристальный взгляд заставлял сердце замереть в испуге, а потом пуститься вскачь так, что стук крови висках гулом отдавался в голове. И этого человека она намеревалась обмануть?
Поутру, едва рассвело, Милка принялась собирать вещи Марьи и укладывать в дорожные сундуки, что стояли прямо посреди спальни.
Mademoiselle Ракитина спустилась к завтраку, как ни в чём ни бывало, простилась с братом, отправлявшимся на службу и сразу после трапезы поспешила обратно в свои покои. Стащив с пальца ненавистный перстень, она торопливо написала несколько строк, свернула записку, залив край воском и поставив печать, вручила её вместе с перстнем лакею, наказав снести в дом Куташевых на Мойку.
Князь Куташев завтракал в обществе сестры, когда дворецкий доложил о том, что к нему посыльный от Марьи Филипповны. Не окончив трапезы, Николай вышел из столовой в вестибюль, где, испуганно озираясь по сторонам, топтался молоденький парнишка.
— Тебя
— Барышня передать просили, — сбивчиво заговорил слуга, протягивая Куташеву запечатанное послание и что-то завёрнутое в дамский носовой платок.
Николаю не надобно было даже разворачивать платок, дабы понять, что именно передала ему через слугу Марья Филипповна. Взмахом руки отпустив изрядно струхнувшего лакея, Куташев сунул в карман перстень, завёрнутый в лоскут тончайшего батиста, обшитый кружевом и широким шагом прошёл в библиотеку.
В записке было всего несколько строк, которые, тем не менее, привели князя в совершеннейшее бешенство.
"Выйти за Вас было бы ошибкой, которая, боюсь, обойдётся мне слишком дорого. Как я уже говорила Вам, я Вас не люблю, и вряд ли когда-нибудь мои чувства к Вам переменятся. Я не боюсь Ваших угроз, всё одно, ноги моей в Петербурге больше не будет. За сим, прощайте. М.Ф.".
Скомкав лист, Николай швырнул его в пылающий камин и потянулся к серебряному колокольчику на столе. На его зов явился лакей и, поклонившись, застыл в дверях в ожидании распоряжений.
— Скажи, что я велел выезд закладывать, — коротко приказал он. — Луке передай, пускай вороных запрягает.
Кровь в жилах вскипела от нахлынувшей ярости: "Маленькая дрянь! Посмешище из меня собралась сделать!" — сжимал князь в кулаки ладони, затянутые в серые лайковые перчатки. В ожидании тройки, Куташев нервно прохаживался по крыльцу, изредка поглядывая в ту сторону, где находился Финский залив. На горизонте темнели облака, предвещая непогоду, но откладывать выезд, значит позволить mademoiselle Ракитиной ускользнуть из столицы, а этого он допустить никак не мог. В подобном случае он будет выглядеть совершеннейшим глупцом, ведь уже оповестил самых близких о скорой женитьбе.
Забравшись в сани, Куташев велел вознице ехать к Московскому тракту.
— Что есть духу гони, — напутствовал он, усаживаясь поудобнее.
Тройка вороных сорвалась с места и понеслась по Петербургу, точно выпущенная из лука стрела. Ни у кого в столице не было столь же быстрого выезда, как у Куташева. Вскоре город остался позади. Упряжка вырвалась на простор, снег серебристым шлейфом летел из-под полозьев, небо потемнело, и вскоре поднялась метель.
В голову пришла мысль, что сначала надобно было бы съездить к Ракитиным, вдруг случилось так, что Марья Филипповна ещё не успела выехать из Петербурга. Николай уже намеревался отдать приказ поворачивать назад, но впереди сквозь пургу показался крытый возок.
— Гони! — подтолкнул Куташев тростью возницу в спину.
Тройка легко обошла возок и остановилась в нескольких саженях, вынуждая и возницу, управляющего возком остановить лошадей.
— Чьих будешь?! — выбираясь из саней, поинтересовался у перепуганного возницы Куташев.
— Ракитиных, ваша милость, — отвечал мужик, вжав голову в плечи.
Лакей, следовавший на запятках возка, соскочил на снег и преградил князю, намеревающемуся распахнуть дверцу возка, дорогу. Отшвырнув его в сугроб, Николай рывком открыл дверцу. Марья Филипповна с головы до ног укутанная в меха и шали, сердито сверкнула глазами. Куташев усмехнулся.