Fatal amour. Искупление и покаяние
Шрифт:
— Не последняя, — махнул рукой Куташев.
Софью молодая чета нагнала только когда, та остановилась, развязала шнурок ридикюля и, вытряхнув на руку семечки, протянула руку к стволу дерева. Как заворожённая Марья наблюдала, за ещё одной белкой, спустившейся к протянутой руке княжны и взявшей предложенное ей угощение.
— Можно мне? — тихо спросила княгиня, не дойдя нескольких шагов до золовки.
Софья обернулась и, улыбнувшись, протянула Марье ридикюль.
Марья торопливо шагнула к золовке, а белка, испугавшись её движения, шмыгнула вверх по стволу и исчезла из виду. Mademoiselle Куташева огорчённо вздохнула:
— Убежала.
Бросив ридикюль на снег, княгиня повернулась к супругу:
— Довольно, Nicolas. Я устала и замёрзла. Прогулка больно затянулась, — капризно протянула она.
— Возвращаемся, —
За всю дорогу обратно в усадьбу молодая княгиня не проронила ни слова. Софья, испытывая ничем необъяснимое чувство вины, притихла. Предложив прогулку к сосновому бору, она надеялась несколько разрядить тягостную атмосферу, царившую в усадьбе с самого утра, а на деле вышло только хуже. Софи не понимала причин недовольства Марьи Филипповны, но отчего-то ей казалось, что злится молодая княгиня именно на неё. Остановив тройку у крыльца, Николай легко спрыгнул с облучка на укатанный снег, подал руку сестре и только затем супруге.
— Через час я жду вас в кабинете, — тоном приказа, не допускающим возражения, обратился он к Марье.
Выдернул ладонь из его руки, Марья подобрала полы салопа и, не оглядываясь, взошла на крыльцо. Вернувшись в свои покои, она развязала ленты капора и швырнула его в кресло. За шляпкой последовал салоп. Видя, что хозяйка нынче не в духе, Милка молча прибрала вещи. Остановившись у туалетного столика, княгиня опёрлась на него обеими руками, приблизив лицо к зеркалу. Долго вглядываясь в своё отражение, Марья Филипповна искала малейшие изъяны в своей внешности. Что не так вышло с Куташевым? Зачем ему понадобился этот брак, ведь ясно было, как божий день, что он с трудом выносит её. И что он ещё задумал? Как ещё собирался унизить её? У неё почти не осталось сил противостоять ему. Каждый раз, когда очередная его колкость достигала самых потаённых струн души, она стискивала зубы и беспечно улыбалась в ответ, дабы только не выказать, как сильно её задевает подобное пренебрежение. И ежели поначалу ей хотелось видеть князя у своих ног в числе других поклонников, то нынче пришло понимание, что это попросту невозможно. Иногда у неё создавалось впечатление, что Николай попросту ненавидит весь женский род. "Ненавижу его!" — упёрлась она лбом в холодное стекло. Выдвинув нижний ящик изящного дамского бюро, Марья достала девичий альбом. Открыв первую страницу, она присела в кресло. На первом листе мелким почерком Поля Василевского было выведено четверостишие его собственного сочинения:
"Пленён навеки Вашей красотою,
И сердце бьётся ради Вас.
Паду, поникнув головою,
Коль мне откажете тотчас".
Улыбнувшись, Марья перелистнула страницу и взгляд её упал на неоконченное письмо к Ефимовскому. Горестно вздохнув, княгиня смяла лист, намереваясь бросить в печь. В двери довольно громко постучали, то явился лакей с напоминаем от Куташева о том, что он ждёт жену для разговора в кабинете. Не решившись при слуге выбросить письмо, Марья запихала его за кружевной манжет платья и отправилась вслед за лакеем. Спускаясь по лестнице, она зацепилась рукавом за выступающий элемент кованых перил и не заметила, как скомканный клочок бумаги выпал из-под манжета. Анна Кирилловна, проводившая взглядом молодую княгиню, довольно проворно спустилась с верхней площадки и, озираясь по сторонам, подобрала оброненный ею бумажный ком. Проскользнув к себе, madame Олонская подошла к окну и развернула скомканный лист. Ознакомившись с содержание письма, Анна Кирилловна аккуратно сложила его и заперла в шкатулку, где хранила всё самое ценное. Из того, что она прочла, можно было сделать только один вывод: Марья Филипповна некогда имела поклонника по имени Андрей. Само по себе это могло ничего не значить, но madame Олонская всё же решила сохранить письмо, возможно, когда-нибудь оно станет козырем в её рукаве. Появление в Сосновках молодой хозяйки для Анны Кирилловны стало полной неожиданностью. Её безмерно задело то, что Nicolas не удосужился сообщить ей о своей женитьбе, а особа, ставшая его женой, произвела на пожилую родственницу Куташевых самое неблагоприятное впечатление. Бездна высокомерия и полное отсутствие почтительности.
За тот час, что минул с прогулки, воинственный пыл Марьи Филипповны нисколько не угас. Она предполагала, что супруг вознамерился провести с ней воспитательную беседу, а потому с порога ринулась в наступление:
— Ежели
— Хочу напомнить вам, ma сherie, что это мой дом и в нём вы будете подчиняться моим прихотям, — отозвался Куташев скучающим тоном.
— Зачем вы пожелали видеть меня? — присела на низкий кожаный диван княгиня.
— Завтра поутру я возвращаюсь в столицу, вы же останетесь здесь в компании Софьи и Анны Кирилловны.
— Не слишком ли поспешно? — вздёрнула бровь Марья.
— Как мне кажется, лишая вас своего общества, я оказываю вам услугу, Мари. Не вы ли совсем недавно говорили о том, как сильно ненавидите меня? Так зачем дело стало?
— Впрочем, вы правы, Nicolas. Нам лучше держаться подальше друг от друга. Поезжайте, печалиться я не стану.
— Но я позвал вас не только затем, дабы уведомить о своём отъезде. Я хочу предупредить вас, Мари. Моя сестра — одна из немногих на этом свете, кто мне по-настоящему дорог, и она вовсе не заслуживает того, дабы дурное отношение ко мне, вы переносили на неё. Коли Софья пожалуется мне на вас, я найду способ вас наказать.
Марья фыркнула, поднимаясь с дивана:
— У меня и в мыслях не было как-то обидеть вашу сестру, Nicolas, — остановилась она у дверей. — Будьте покойны в этом отношении. Единственный человек, которого я ненавижу в этом доме — это вы.
— Рад, что мы друг друга поняли, Мари, — оставил за собой последнее слово Куташев, и только иронично усмехнулся, когда ответом ему стал громкий стук двери о косяк, захлопнутой в порыве ярости.
Весна в Тифлис пришла нежданно-негаданно. Казалось, только вчера улицы города выглядели серыми и унылыми, остатки грязно-серого снега лежали у тротуаров и прохожие жались к стенам домов, спасаясь от пронизывающего сырого ветра. И вот, будто в одночасье, всё вокруг оттаяло, чёрная земля, увлажнённая талыми водами, чавкала под ногами, робко пробивалась первая зелень, у горных троп, радуя глаз, зацвели синие анемоны. Солнце пригревало с каждым днём всё сильнее и сильнее, вскоре весь город утопал в роскошном кружеве фруктовых садов, а ветер далеко разносил дурманящие ароматы цветущих абрикосов, черешни и яблонь.
Ежели холодными зимними днями Ефимовский мирился со своей службой, что вынуждала его проводить время в тесной приёмной главноуправляющего Грузией, то с наступлением тепла, он возненавидел горы бумаг на своём столе, чернила, перья, всё то, что вот уже полгода составляло род его занятий.
Андрей задыхался в маленьком полутёмном помещении и потому, едва выдавалась свободная минутка, спешил выбраться на свежий воздух, вдохнуть полной грудью, а ещё лучше, выехать верхом за заставу и подняться по узкой горной тропе на невысокий хребет, с которого открывался дивный вид на долину.
Нынешний вечер был особенно хорош. Лучи заходящего солнца будто бы ласкали подёрнутую сизой дымкой долину. Убедившись, что Розену его услуги более не понадобятся, Ефимовский поспешил на квартиру, что снимал в доме купца Халатянца, рекомендованного ему прежним адъютантом барона. Избавившись от неудобного мундира с тесным воротом, Андрей переоделся в лёгкую белоснежную черкеску, и велел Прохору вывести жеребца из стойла.
Одежда местных жителей пришлась ему по душе. Удобная, лёгкая, не стесняющая движений, черкеска придавала ему вид заправского разбойника с большой дороги, и носил он её с особым щегольством.
Ефимовский не раз замечал восхищённые взгляды, коими его провожали местные красавицы, но сам хранил вид неприступный и холодный, чем несказанно огорчал женское общество Тифлиса. Он сам себе удивлялся. Ещё год-другой тому назад, дабы не скучать, он бы непременно завёл ни к чему не обязывающую интрижку, а вот ныне такого желания не возникало. От юных барышень, грезящих о великой любви, он старался держаться подальше, а дамы более зрелые его более не привлекали.
Каждые две седмицы, в понедельник, курьер привозил в штаб почту из столицы. Обыкновенно вместе со служебной корреспонденцией доставлялась и частная переписка. В первое время Ефимовский ждал вестей из Петербурга с нетерпением, но шло время, а та, от которой он надеялся получить весточку, ему так и не написала. Приходили письма от матери, от друзей, а от Марьи не было, и спустя два месяца он перестал ждать, встречая каждого посыльного.