Fatal amour. Искупление и покаяние
Шрифт:
— Ох ты Боже мой, — покачал головой Прошка. — Ну, ничего, Андрей Петрович. Всё перемелется. Не сошёлся же свет клином на барышне.
— Не сошёлся, — кивнул Андрей, наливая второй стакан. — К чёрту её!
— Вот и правильно, — осмелел Прохор. — Краше себе сыщете.
— Сыщу, — согласился Ефимовский.
Вскоре бутылка опустела, за ней ещё одна. Ефимовский уснул прямо за столом, положив голову на сложенные руки. Стянув с него сапоги, Прохор насилу перетащил его сиятельство на диван, а сам, ворча под нос что-то о глупости некоторых барышень, отправился чистить мундир графа.
Глава 35
Душно,
— Который час? — хрипло осведомился он и откашлялся, прочищая горло.
— Полдень, барин, — замялся в дверях слуга.
— Твою ж мать, — прошипел Ефимовский, скатываясь с дивана. — Шторы раздвинь! — прикрикнул он на Прохора, споткнувшись о собственные сапоги в полумраке комнаты.
Яркий солнечный свет больно резанул по глазам. Ефимовский зажмурился. Постояв с минуту с закрытыми глазами, Андрей, прищурившись, осмотрел комнату. Расторопный слуга уже успел убрать следы вчерашней попойки, и ныне о ней напоминала только тупая боль в голове.
— К вам посыльный был из штаба, — робко заметил Прохор.
— Проспал! — злобно сверкнул синими очами Ефимовский. — Отчего не разбудил?!
Прошка виновато потупился. Пожалел, не стал будить барина рано поутру.
— Что стоишь столбом. Пошевеливайся. Бриться буду, — провёл ладонью по шершавому подбородку Андрей.
Спустя полчаса Ефимовский уже входил в здание штаба. Торопливо миновав коридор, он распахнул двери в приёмную. Дверь в кабинет Розена оказалась открыта. Завидев его на пороге приёмной, Григорий Владимирович поднялся из-за стола.
— Опаздываете, штабс-капитан, — попенял ему главноуправляющий. — Входите, разговор у меня к вам имеется.
Ожидая, что Розен станет журить его за неподобающий вид и опоздание, Ефимовский тяжело вздохнул и ступил в кабинет, плотно прикрыв за собою двери.
— Ваше высокопревосходительство, — начал он, стараясь подобрать слова, дабы объяснить причины своего опоздания.
Розен словно прочёл его мысли и только махнул рукой:
— Оставьте, Андрей Петрович.
Пристальный взгляд главноуправляющего скользнул по высокой ладной фигуре адъютанта.
— Я желал бы поговорить с вами о вашем продвижении по службе. Вижу, что работа штабного офицера вам не по нутру. Был у меня Григорьев накануне, хлопотал о вас. Думает, что вам вполне по силам принять командование его полком.
— Это высокая честь для меня, — смутился Андрей. — Но… — помедлил он, — я бы хотел просить о возвращении в Петербург в Кавалергардский полк, — выпалил он на одном дыхании.
— В Петербург?! — вскинул недоумённый взгляд на своего адъютанта Розен. — Помилуйте, здесь не хватает толковых офицеров, а вы в столицу собрались, шаркать по паркету в светских гостиных да дамские ручки целовать?! — гневно осведомился он.
Розен раздражённо прошёлся по небольшому кабинету,
— Вы — боевой офицер. Безусловно, вы будете прекрасно смотреться в строю на парадах и смотрах, но ваш опыт куда более ценен здесь, нежели в Петербурге, — продолжил Розен. — Я разочарован, Андрей Петрович.
Андрей отвернулся к окну, едва заметно выдохнул, стараясь подавить раздражение, что нарастало в душе с каждым новым и вполне справедливым упрёком, высказанным Розеном. Не признаешься же ему, что в Петербург его гонит вовсе не желание избежать опасностей, с коими он непременно столкнётся, приняв на себя командование полком в боевых условиях, а стремление разобраться в собственных чувствах к женщине, которая предпочла ему человека, коего он всю сознательную жизнь считал лучшим другом.
— Я сомневаюсь, что достоин подобной чести, — тихо ответил он.
— Позвольте полюбопытствовать, отчего? — остановился напротив него Розен.
— Считаю, что мне недостаёт опыта для того, чтобы принять на себя подобную ответственность. В Новых Закаталах под моим командованием находился эскадрон, — подавив тяжёлый вздох начал свой рассказ Андрей. — Получив донесение о приближении хорошо вооружённого отряда неприятеля, много превосходящего нас в численности, я принял ошибочное решение и вместо того, чтобы скомандовать отступление, приказал принять бой. По моей вине погибла большая часть моих людей тогда, как был шанс сохранить эти жизни.
— Мне известно о том, — перебил его Розен. — Вы приняли бой и с достоинством сдерживали противника до прибытия подкрепления. Это война, штабс-капитан, и потери здесь неизбежны. Ежели это единственный ваш довод, то, боюсь, он меня не убедил. Григорьев — хороший офицер и толковый командир, но он уже немолод и служба ему в тягость. Для вас же это превосходная возможность получить эполеты полковника. Так что вы мне ответите? Могу я писать представление на вас?
Ефимовский молчал. От него требовали незамедлительно принять решение, способное перевернуть всю его жизнь. Ещё вчера вечером он был убеждён, что ему надобно ехать в Петербург, а вот нынче стал сомневаться в том, что это столь уж необходимо. Он ничего не в силах изменить. Поехать только для того, дабы взглянуть в лживые голубые глаза, той, что говорила ему о любви? А стоит ли оно того? Но вместе с тем Андрей понимал, что не будет ему покоя, пока он не поймёт, отчего вышло так, а не иначе.
Розен остановился у стола и принялся нетерпеливо барабанить пальцами по его поверхности в ожидании ответа своего адъютанта. Ефимовский поморщился. Даже этот тихий монотонный стук сводил с ума.
— Коли вы поручите мне отвезти представление в Петербург, я согласен, — решился он.
— Возможно, есть некие обстоятельства, что заставляют вас посетить столицу? — осведомился Розен. — Коли вам нужен отпуск, я не стану возражать, — продолжил он.
— Некие обстоятельства, вынуждающие меня, как можно скорее посетить столицу, действительно существуют, — сдался Андрей, поражаясь проницательности Розена.