Fatal amour. Искупление и покаяние
Шрифт:
— Nicolas, я не…
— Вам нездоровится, Mon ange? — тихо спросил он, опустив ладони поверх её рук на хрупкие плечи.
Марья не ответила, только сжалась под его руками, всем сердцем желая, чтобы он ушёл, оставил её в покое. Куташев отвёл кудрявые локоны в сторону и губами коснулся тонкой шеи, руки его соскользнули с плеч на талию, прижимая к широкой груди напряжённое тело.
Марья вздохнула. Чему быть, того не миновать. Опустив руки, она позволила ему развязать ворот её рубашки, позволила его ладоням скользить по обнажённой коже, чувствуя, как всё тело покрывается мурашками, и озноб сотрясает
Лёжа на спине в собственной постели, она застыла, подобно мумии, не желая повторения брачной ночи, когда словно вакханка металась под тяжестью мужского тела, а после мучилась угрызениями совести. Не противилась ласкам и поцелуям, оставаясь безучастной к ним. Не было на сей раз ни взлётов, ни падений, когда всё закончилось, Марья завернулась в одеяло и повернулась спиной к мужу. Она надеялась, что получив от неё всё, что ему хотелось, Куташев уйдёт, но он остался в её комнате, в её постели.
До самого рассвета пролежала она с открытыми глазами, прислушиваясь к размеренному дыханию мужчины, лежащего подле неё. После того, что было ночью, она уже не могла думать о предстоящей встрече с Андреем с радостью, горько и гадко стало на душе.
Воскресная литургия начиналась довольно рано, и ежели Марья не желала опоздать к началу службы, то ей следовало поторопиться. Выбравшись из постели, она прошла в будуар, разбудила горничную и велела принести тёплой воды. Закрывшись в уборной, она с остервенением тёрла собственное тело, желая смыть даже упоминание об ушедшей ночи.
После, сидя перед зеркалом в будуаре, Марья слышала, как Николай поднялся с постели.
— Доброе утро, Mon ange, — обратился он к ней, остановившись на пороге спальни.
— Доброе, — выдавила она из себя, не поворачивая головы.
— И куда же вы собрались в такую рань, Мари? — зевнул Куташев, прикрыв рот ладонью.
— К заутрене, — отозвалась Марья. — Желаете составить мне компанию? — не сумев удержаться от сарказма, поинтересовалась Марья.
— Упаси Господь, — усмехнулся князь. — Желаете спозаранку идти к попам, ступайте, но без меня. Увидимся за обедом, — добавил он и ушёл в свои покои, довольно насвистывая какую-то мелодию.
С вечера Марья велела Милке приготовить красивое платье, роскошное творение модистки из шёлка нежно-палевого цвета, потому, как желала быть красивой для того, кто прочно занял место в её сердце, но поутру передумала. Вместо лёгкого воздушного туалета, Марья облачилась в тёмно-лиловое платье с воротником стойкой и велела подать ей шляпку с плотной вуалью.
Воскресная служба длилась три часа. Марья отстояла её, не шелохнувшись, с каменным выражением лица, она крестилась, когда требовалось, клала вместе со всеми прихожанами поклоны, внимала словам архиерея и хору певчих, но на сей раз не было ни радости, ни света в душе, только тяжесть и тьма.
Домой она пошла пешком, взяв с собой Милку, а вознице велела возвращаться и её не ждать. Тёплое летнее утро конца августа дышало свежестью и покоем. Зелёные насаждения на Адмиралтейском бульваре уже чуть тронула желтизна, напоминая о грядущей осени. Изредка княгине Куташевой среди прогуливающейся публики встречались
— Вы выбрали весьма неподходящее место, Мари, — улыбнулся он, помогая ей подняться на подножку.
Марья оглянулась на Милку, растеряно замершую на мостовой, и велела ей идти к дому Ракитиных, чтобы после встретиться там. Удостоверившись, что за ними никто не наблюдает, Ефимовский захлопнул дверцу экипажа, и стукнул в стенку, подав вознице знак трогаться.
Глава 42
Едва слышно скрипнули новенькие рессоры и, слегка покачнувшись, экипаж тронулся с места. Андрей задёрнул бархатную занавеску на оконце и откинулся на спинку сидения. Марья сцепила пальцы в замок, дабы скрыть нервную дрожь, что сотрясала её с того самого момента, как только она вложила руку в ладонь Андрея, и опустила голову, не решаясь начать разговор. Она просила Ефимовского о встрече потому, как желала непременно оправдаться в его глазах, рассказать о том, что не пыталась никого заманить в сети брака, наоборот, от неё шантажом добились согласия. Но ныне, пребывая столь близко от него в полумраке экипажа, женщина не могла подобрать нужных слов, сомневаясь в том, что сумеет уверить его в своей правоте.
— Вы просили меня о встрече, Мари, а теперь молчите, — попенял ей Андрей.
Получив записку от Марьи Филипповны, он долго мучился сомнениями. Чем могла окончиться подобная встреча? Тем, что именуют неприглядным словом адюльтер? Ничего хорошего это свидание не сулит ни ему, ни ей, разве, что вымарать в грязи сразу две известных фамилии: князя Куташева и графа Ефимовского. Но желание увидеться с ней возобладало над доводами разума.
— Право слово, дайте же мне собраться с мыслями, Andre, — Марья подняла голову, разглядывая его через густую вуаль.
Горькая усмешка скользнула по его губам, хмурая складочка залегла промеж густых бровей. Ефимовский протянул руку и снял шляпку с её головы.
— Хочу видеть ваши глаза, — пояснил он в ответ на недоуменный взгляд.
Марья глубоко вздохнула, пытаясь обрести решимость, которой ей так не хватало, и заговорила:
— Andre, я не знаю, кто и зачем стремился опорочить меня в ваших глазах, но то, что вам рассказали обо мне — несомненная ложь, — стараясь не отвести взгляда, произнесла она.
— Ложь?! — Ефимовский приподнял густую бровь. — По-вашему, Борис, Ирэн, ваш супруг — все они лжецы? — Спросил Андрей, даже не пытаясь скрыть сарказма.
— Нет! Конечно же, нет, — горячо возразила княгиня Куташева. — Возможно, вам не сказали всей правды.
— И какая же она, по-вашему, правда?
— Истина в том, что меня принудили к замужеству шантажом, — Марья отвела взгляд и, не дождавшись ответа, продолжила: — видит Бог, Andre, даже не получив вашего письма, я собиралась отписать вам и, положившись на волю судьбы, смиренно ждать вашего решения, но Nicolas не позволил мне…