Fatal amour. Искупление и покаяние
Шрифт:
— Я не волнуюсь, — покраснела Марья, прекрасно понимая смысл, что вложил он в эти несколько коротких фраз. — Вы ведь дали мне слово, а ваше слово крепко, насколько мне известно.
— До сей поры меня никто не мог упрекнуть в том, что я не держу данного слова, — откинулся на спинку стула Андрей, наблюдая за ней, подмечая пылающие румянцем щеки, нервные отрывистые движения. — Позвольте, я вас провожу, — поднялся он со своего места, как только Марья отодвинула от себя полупустую тарелку.
Поднимаясь с ним рука об руку по лестнице, Марья ничего не могла поделать с собой. Её бил озноб, пальцы, вложенные
— Покойной ночи, Мари, — коснулся он напоследок губами тыльной стороны её кисти и поспешил прочь.
Марья торопливо проскользнула в двери и, не сдержав любопытства, выглянула в коридор. Андрей остановился в самом конце, оглянулся, и она, торопясь скрыться от его взгляда, захлопнула двери, прислонившись к ним спиной.
В комнате ощущалась прохлада. Видимо, печь растопили совсем недавно, пока она ужинала в компании графа внизу. Милка уже разложила на постели ночную рубашку и повесила на спинку кресла бархатный капот. Присев на банкетку перед туалетным столиком, Марья прикрыла глаза, ощущая, как горничная взялась вытаскивать шпильки из её причёски, а после стала водить щёткой по густым распущенным локонам.
— Ступай спать, — отпустила она горничную, когда та помогла ей облачиться ко сну.
Забравшись в постель, девушка села в кровати, опираясь спиной на подушки, зная, что не уснёт, потому, как он так близко, совсем рядом. Положив голову на согнутые в коленях ноги, Марья прикусила полную нижнюю губу. Ей вновь виделся Андрей таким, каким он был нынче вечером. Без своего наглухо застёгнутого мундира, с мягкой улыбкой на устах.
"Коли вы не станете искушать меня", — едва не застонала в голос она. А коли он сам стал для неё неодолимым искушением. Как быть тогда? Как противиться мягкому чарующему голосу, как устоять перед желанием оказаться в его объятьях?
Марья откинулась на подушки, натянув одеяло до подбородка. При воспоминаниях о том, как Андрей жадно целовал её на дороге, ведущей в Ракитино, она перевернулась на бок, натянула на голову подушку, но не было никаких сил отрешиться от этих греховно-сладких мыслей.
"А что ежели это судьба?" — вздохнула она, поднимаясь с постели. Накинув на плечи капот, Марья зябко повела плечами. Комната ещё не успела нагреться. Босые ноги быстро замёрзли. Покосившись на кушетку, где, свернувшись калачиком, сладко посапывала Милка, девушка шагнула к дверям.
Сделав шаг, потом другой, Марья бесшумно побежала по коридору и остановилась только у тех самых дверей, за которыми скрылся Андрей. Прислонившись лбом к белой створке, она перевела дух, провела ладонью по гладкой поверхности, не решаясь толкнуть её и войти.
Она сама не знала, сколько времени простояла так, прислушиваясь к каждому шороху, и уже решила уйти, когда Ефимовский распахнул двери, и она едва не упала, ввалившись внутрь.
— Мари?! — вырвалось у него удивлённое восклицание. — Мне показалось, что кто-то стоит под дверью, и я не ошибся, — не смог скрыть иронии Андрей.
— Простите. Я пойду, — повернулась к выходу Марья, ощущая, как к лицу прилила краска стыда и смущения.
— Зачем вы здесь? — поймал
— Ежели бы я знала, — пробормотала Марья.
— Я знаю, — прошептал Андрей, притягивая её ближе к себе. — Обратного пути не будет, и в столицу вы не поедете, — склоняясь к ней, продолжил он.
— Не вам решать, Андрей Петрович.
— Не мне, — согласился Ефимовский. Вы сами нынче всё решили, Мари. Желаете уйти, я не стану вас удерживать, но коли останетесь, уже не отпущу, — разжал он руки, отступая на шаг и предоставляя ей возможность выйти из его спальни.
— Поцелуйте меня, — зажмурившись, попросила Марья.
Его ладони мягко легли ей на плечи, привлекая ближе, губы чуть коснулись виска, затем щеки. Приподняв одной рукой её подбородок, Андрей коснулся поцелуем сначала одного уголка губ, затем другого. Ладони заскользили по её спине, сбрасывая с плеч мягкий бархат капота, а после его руки притиснули её к крепкому мужскому телу. Дыхание его сделалось частым, чуть хриплый шёпот, каким он шептал её имя, слова любви, кружил голову. Марья словно взлетела куда-то ввысь и очнулась от сладкого морока только, когда спиной коснулась прохладных простыней широкой кровати.
— Andr'e, — потрясённо ахнула она, глядя в затуманенные синие глаза. — Мы не должны…
— Не уходи, — обожгло висок его горячее дыхание.
Марья прикрыла веки, покоряясь нежным, но настойчивым ласкам его рук. Каждая жилка в теле дрожала от доселе неведомых ощущений. Словно горячечный бред, утягивающий в сладкий омут, было всё, что происходило с ней. Не было ни страха, ни отвращения к тому, что он делал с ней. Напротив, всё казалось естественным, таким, каким и должно было быть. Словно только этого и ждала всю жизнь. Мгновенная боль отрезвила её, но лишь на краткое мгновение. Заглушив короткий крик поцелуем, Андрей навалился всей тяжестью на неё, лишая возможности к сопротивлению. Он замер на какое-то время, давая ей возможность привыкнуть, к тем новым ощущениям, что лавиной обрушились на неё, а после двинулся, сначала медленно, осторожно и, ощутив ответный отклик её тела, стиснул в объятьях, давая волю собственному столь долго сдерживаемому желанию.
— Нынче ты моя. Навеки моя, — шептал он после, приглаживая рассыпавшиеся по подушке пряди.
Марья открыла глаза, робко провела ладонью по широкой обнажённой груди, наслаждаясь ощущением тепла и гладкости кожи. Приподнявшись, она обняла крепкую шею и прижалась губами к ямке под ключицей, пряча взгляд.
— Прости, я сделал тебе больно, — поглаживая её хрупкие плечи, покаянно произнёс Ефимовский.
— Нет-нет. Не надобно извиняться. Я сама хотела, — так и не решаясь посмотреть ему в глаза, шептала она в ответ.
Положив голову ему на грудь, Марья, засыпая, считала тяжёлые мерные удары его сердца под своей щекой.
— Я люблю… — выдохнула она, проваливаясь в сон густой, липкий, сладкий, словно мёд.
Андрей приподнялся на локте, вглядываясь в порозовевшее лицо, зацелованные припухшие губы.
Утром Марья проснулась, будто от толчка. В широкой постели графа Ефимовского она была одна. Острое чувство раскаяния и сожаления о содеянном больно кольнуло в груди. Сев на постели, она подтянула колени к груди, съёжившись под одеялом в сером сумраке зимнего утра.