Fatal amour. Искупление и покаяние
Шрифт:
— Весьма скверная вышла история, — вздохнул, наконец, ротмистр, — но вы имеете право знать. Я повёл себя низко, подло. Всё дело в деньгах.
— В деньгах?! — не сумел сдержать удивления Андрей.
— Да, Андрей Петрович, в проклятом золотом тельце. Накануне того злополучного вечера, когда ваш брат бросил мне вызов я сильно проигрался. Уж не знаю, чем так насолила mademoiselle Ракитина князю Урусову, в чьём имении в тот вечер давали бал по случаю именин его сестры, но князь просил меня скомпрометировать девицу в глазах вашего брата. Надо сказать, что способ для того я выбрал совершенно бесчестный. В обмен
— Неужели сожалеете о том? — поинтересовался Ефимовский, так и не притронувшись к ужину.
Андрей только время от времени подносил к губам стакан с вином и отпивал по маленькому глотку.
— Безмерно. До сей поры в подобной низости замечен не был и девиц не компрометировал. Но раз вы сватались к Марье Филипповне, стало быть, с ней всё хорошо? — спросил он.
— Да, с Марьей Филипповной всё хорошо, — задумчиво молвил Андрей. — Господи, любила ли она Мишеля хоть немного, раз ему пришлось заплатить столь высокую цену за своё увлечение?
— Думаю, да. Знаю только, что ваш брат был помолвлен с княжной Урусовой. Видимо, опасаясь разрыва помолвки, Илья Сергеевич затеял эту интригу. Коли бы Марья Филипповна не испытывала к вашему брату никаких чувств, у князя не возникло бы даже мысли опорочить девицу в глазах жениха его сестры.
— Весьма изощрённый способ сохранить помолвку, — отозвался Андрей.
— Я не желал убивать вашего брата, Андрей Петрович. Сам не могу понять, как то получилось. Намеревался выстрелить в воздух над его головой…
— Довольно о том. Что нынче ворошить прошлое, — глубоко вздохнул Ефимовский, стараясь сохранить самообладание.
— Я понимаю вас, — с трудом поднялся из-за стола Карташевский и потянулся за костылями, стоявшими у стены. — Вынужден оставить вас, мне поутру рано выезжать.
Андрей понимал, что он сказал о том, что должен идти, дабы только сохранить лицо, ибо, зная теперь обо всём, что их связывало, догадывался о нежелании самого Андрея продлить встречу. Оставшись один, граф расплатился за ужин и поднялся в свои комнаты.
Нашлись все недостающие кусочки мозаики и сложились в весьма неприглядную картину. Ему вспомнилось, как он сам едва не оскандалил Марью Филипповну на весь Петербург. Он возненавидел её, наслушавшись россказней князя Урусова, а оказалось, что, в сущности, вина её состояла только в том, что она позволила Мишелю ухаживать за собой, зная, что он помолвлен с другой. Гнетущей тяжестью легло на сердце осознание гадости собственного поступка. Становилась понятна настороженность Марьи в отношениях с ним, её нежелание ответить согласием на его сватовство, тем более что предложение было сделано в оскорбительной манере.
Голова нестерпимо болела от обилия новшеств, с которыми ему пришлось столкнуться на новом месте службы, а поутру, всё должно было начаться сызнова. За весь день у него не было ни единой свободной минутки, дабы предаваться размышлениям о Марье Филипповне, но разговор с Карташевским вернул его к мыслям о ней. Всё, что ему оставалось это написать mademoiselle Ракитиной и попытаться объясниться. Задача оказалась не из лёгких. Как же мучительно было подбирать слова, дабы передать с их помощью всю глубину сожалений по поводу столь поспешно и неверно принятого решения. Он несколько раз
"Машенька, мой дивный ангел, простите ли Вы когда-нибудь мне мои заблуждения? Я долгое время жил в плену иллюзии и не понимал, сколь много Вы значите для меня. Я винил Вас в том, что случилось с Мишелем, считал легкомысленной кокоткой, потому старательно пытался избавиться от того чувства, что поселилось в моём сердце со дня нашей первой встречи. Я знаю, мне нет прощения и оправданий, потому, как я не смог без постороннего вмешательства понять всю глубину того обмана, что окружал Вас.
Я знаю, что обидел Вас, умолчав о своих чувствах. Может быть, нынче поздно, но я всё же напишу. Я люблю Вас. Вдали от Вас меня неотступно преследуют сожаления о том счастье, которого я сам себя лишил, оступившись, не попытавшись удержать Вас подле себя. Всё, что я могу нынче — это смиренно просить Вас о прощении и умолять дождаться моего возвращения. Ежели та дивная ночь, что Вы провели в моих объятьях, имела последствия, прошу, сообщите мне о том, и я непременно изыщу способ вернуться к Вам. Ваш А.Е.".
Закончив письмо к Марье Филипповне, Андрей написал князю Куташеву. На долгое и пространное послание у него просто не осталось сил. Потому он кратко изложил последние события, описал своё новое место службы, посетовав на то, что мало что смыслит в обязанностях штабного адъютанта, и выразил надежду на то, что всё, может быть, ещё переменится, и ему найдётся место службы подальше от штаба. В письме он ни словом не помянул Марью Филипповну, хотя соблазн попросить Николая написать ему о том, как проводит время в столице mademoiselle Ракитина, был слишком велик.
Глава 30
Утро князя Куташева началось обыкновенно, с чашки кофе, за которой последовала короткая прогулка, на пользу здоровью. Проходя по набережной Фонтанки мимо особняка Ракитиных, Николай чуть замедлил шаг, бросив быстрый взгляд на фасад дома. Его игра в кошки-мышки с Марьей Филипповной весьма затянулась, к тому же он так и не смог решить кто из них кошка, а кто мышка. Сложившаяся ситуация его одновременно и забавляла, и сбивала с толку.
Заметив, как в окне второго этажа колыхнулась кисейная занавеска, Куташев ускорил шаг. Может быть, он и не случайно выбрал для прогулки сей маршрут, но вовсе не желал, дабы mademoiselle Ракитина решила будто он, изнемогая от неразделённых чувств, проводит время под её окнами в надежде на один благосклонный взгляд.
Вернувшись домой и желая отвлечься от мыслей о Марье Филипповне, Николай расположился в библиотеке, дабы, наконец, осмотреть вчерашнее приобретение для своей коллекции. Доставленный ему фолиант редкого издания "Дон Кихот Ламанчский" Мигеля де Сервантеса, выпущенного в Валенсии, датировался семнадцатым веком. Несмотря на то, что сие издание являлось весьма ценным, вид оно имело довольно потрёпанный и явно нуждалось в реставрации. Бережно переворачивая пожелтевшие страницы, Куташев до того увлёкся, что не заметил, как вошла Софья.