Фатальный Фатали
Шрифт:
Когда сели в фаэтон, раздался выстрел - Немал провожал гостей, и Фатали из фаэтона помахал ему на прощанье рукой. Какой-то фаэтон их обогнал, и, как только они сошли и Фатали простился с Фазылом, к нему приблизился турок:
– Я прошу вас задержаться.
– И показал какой-то жетончик. "Жандарм?"
– Что вам угодно?
– Поодаль стояли еще двое.
– Я хочу просить вас пройти со мной. Мы вас ненадолго.
– Подошли и те двое - и Фатали под руки.
Кричать? Но глупо! Вырваться и бежать?! А потом посадили в карету, один рядом, двое напротив.
– А ну-ка ваш паспорт! Что же вы,
– Помилуйте, я самим премьером...
– Знаем. И об алфавите вашем, и об обсуждении, все-все! А где вы были сегодня вечером? Ведь не станете отрицать, что вели антиправительственные разговоры?
– Неужто тот слуга?!
– Вы, конечно, будете отрицать, иначе вас пришлось бы выслать.
– А какие народные песни он пел!
Наивный, он думает, что мы ничего не знаем, а мы о каждом его шаге!
"Надо предупредить!"
И вы не успеете предупредить, уже поехали, а рыжего оставим пока на свободе, может, у него еще какие люди есть, из Лондона приехал, какие-то русские газеты привез, отсюда к вам засылали, ваше правительство возмущенные ноты посылало: мол, усилить! не пропускать! А мы не дикари какие, вроде вашего царского правительства, мы частных лиц не трогаем, тем более что эту вашу газету у нас не понимают. Но вести речи против султана! Кстати, а вам понравилось у нас? Очень? Стамбул - это город всех городов, вы правы! А не мелькнула у вас мысль остаться у нас, а? Мы вам создадим прекрасные условия, вы ученый, вы писатель, к вашему слову...
– Не утруждайтесь, не надо! А эту песню знаете? Кемал Гюней ее ах как прекрасно спел на сазе! Он потомок самого Ашик-Кериба.
Выпустили Фатали в три ночи.
– Извините, но если вдруг вздумаете остаться...
– Фатали взглянул с такой тоской.
– А ведь вам будут неприятности, вы думаете, в посольстве вам поверят?! И там, в Тифлисе?!
Утром известил Богословского, тот - немедленно послу.
– Как? Вас? Сам наместник! Великий князь! Генерал-фельдцехмейстер! ("Что же вы-то?! Народные песни! Посылают тут всяких татар!") Мы подадим жалобу!
– А может, не надо?
– Богословский послу.
– Да?
– тот сразу согласился.
Предупредить Фазыла! С трудом отыскал дом Немала Гюнея. Дверь и окна заколочены. "Вот она, твоя революция! Вы только начинаете, а мы, увы, уже прошли три этапа: было в декабре, было в апреле, были волнения и в октябре! Вот бы Александр знал, что "Колокол"! И "вы нам не поможете"!"
И вдруг вспышка: султан поддерживает Шамиля, чтоб ослабить царя, а царь - отчего бы и ему не помочь, чтоб ослабить султана?! Интриги, козни во дворце, запутать в раздорах, подкупить, суля золотые рубли, проникнуть в самое сердце, пронюхать, кто чем дышит, чтоб ослабить! Эти имперские страсти! Лишь догадка - вспыхнула и погасла.
В доме Али-Турана траур: ночью забрали сына.
"Говорила я тебе, не связывайся с земляками!" И на Фатали: "Куда водил?!"
"Я попрошу премьера, - обещает Фатали, - я добьюсь!"
"Не надо, я сама! Посмели как! Я через принца! Я накажу их!"
Но Фатали все же попросил Фуад-пашу.
"Вы что же, приехали за арестованных хлопотать? Или по поводу алфавита?!" - А в глазах
А когда по возвращении в Тифлис Фатали натолкнется на стену недоверия - сообщили!
– он вспомнят Немала.
Я не знаю, где ты, Немал, жив ли, но я возьму твое имя для нового своего сочинения и скажу в нем все, не таясь.
Я отправлю тебя как индийского принца, изгнанного из родного края, к персиянам, воинствующим фанатикам, и ты напишешь оттуда свои бунтарские письма персидскому принцу, тоже изгнанному из страны деспотом.
Кемал - это Мудрость.
Кемалуддовле - это Мудрость Государства.
Умру и я, и тебя, Кемал, не будет, но наши идеи, наши муки, наше стремление хоть что-то изменить в этом деспотическом мире останутся в письмах, "Письмах Кемалуддовле" (и каждая страница как листовка), и новые Фатали придут нам на смену - это неизбежно! неминуемо и неотвратимо! нескончаемый протест, бунт, борьба, бой, покуда живы деспотизм и рабство.
"Вы не думайте, что века должны протечь, покуда люди будут напитаны идеями Кемалуддовле и достигнется предполагаемая цель: напротив, подобные идеи очень быстро обобщатся в массе, одна только инквизиция могла бы удержать читателя от подобных рассказов, ибо велико увлечение в еретических рассуждениях против догм и деспотизма, сковывающих и подавляющих свободную мысль и волю человека", - пишет Фатали.
"Спасение души"! О чем вы? О каком спасении вы толкуете?! Оно не занимает ни автора писем, ни их собственника. Мы даем предпочтение лишь той вере, которая делает человека счастливым на этой земле и в реальной жизни.
Цензура?!
Фатали об этом не думает. Он пишет все, что считает нужным написать, доколе кривить душой?
ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА
Но - о, парадоксы!
– Фатали однажды пришлось надеть на себя мундир цензора: замещать на время двухмесячного отпуска отъезжающего за границу цензора по восточной литературе Кайтмазова.
И Фатали стал цензором.
И к нему - так ли уж и невозможно, чтоб эти картины вдруг не вспыхнули в воображении?
– пришел автор или собственник писем, очень похожий на Кемала и почти Кемалуддовле, будто точь-в-точь Фатали.
– Ах, вы принесли "Письма"? Чтоб я разрешил их печатать? Дал свое благословение?!
– О, Мундир!.. Что ты делаешь с человеком! Глаза читают по-иному, а мысли подключены к какому-то неведомому центру, и оттуда идет особый ток!
– "Электричество"?! А есть ли у вас автор, пояснение в ваших письмах? Да? А ну-ка почитаем: "Это сила особой энергии и теплоты, скрытая во всяком теле"; ну, положим, несколько примитивно, но сойдет! "Скрытая во всяком теле!" Это хорошо! А вы испытывали, какая она в теле, сидящем на самом, на самом верху?! И она, эта сила, передается мне, цензору, - вот это, скажу я вам, силища! А Мундир эту силу энергии и тепла держит, не дает им остыть и ослабнуть! А ну, что вы еще сочинили?! Ну да, извините, 'вы только собственник! Неужели вы полагаете, что эта ваша энергия, направленная ко мне, в состоянии пересилить ту, которая идет ко мне, желаю я этого ила не желаю, свыше, сверху! Нет, нет, вполне реальная вышина, не заоблачная, а в Санкт - так сказать - Петербурге! Николай? И он тоже! Но не только! Его нет?! О, наивные; Но идеи-то, идеи живы!