Фатерлянд
Шрифт:
Сидя на толчке, Нобуэ вспомнил, что, когда население «слило» сорок процентов своего дохода правительству, он все еще торчал вместе с Исихарой в Фукуоке. Тужась, он почувствовал боль в ягодицах, а когда подтирался, его плечи свело. Нобуэ медленно выпрямился, стараясь не напрягать поясницу. Ему в голову вдруг пришла мысль: как быстро он смог бы сейчас пробежать стометровку? В юности, когда он вовсю отжигал в компании Исихары и прочих, мог осилить дистанцию за одиннадцать секунд. Но теперь, черт побери, это вряд ли удастся! Поясница, плечи, локти, да и все остальное едва двигалось. Так что если б ему и пришлось побегать, то он просто развалился бы на части. Нобуэ представил себе эту картину и снова
Едва он вышел из кабинки, как до него донесся звенящий голос юноши:
— Нобуэ-сан! Полагаю, у вас все благополучно…
Длинноволосый скомкал фразу и протянул горячее полотенце. Согнувшись пополам и давясь от смеха, Нобуэ посмотрел на него.
— Знаешь что? — вдруг произнес он. — Если бы я сейчас попробовал пробежаться, то рассыпался бы на части, как игрушечный Джи-Ай Джо!
Все еще смеясь, Нобуэ оперся о плечо молодого человека и принялся утираться. Он начал с лица и шеи, вытер подмышки, затем сунул руку в штаны и обработал полотенцем промежность. Полотенце из белого стало коричневым, а по завершении процедуры превратилось и вовсе в черное. Время о времени Нобуэ останавливался, чтобы получше разглядеть результат и понюхать махрушку, а завершив процедуру, стал размахивать полотенцем, как флагом. Длинноволосый ошеломленно следил за ним, не в силах вымолвить ни слова. Из очереди на Нобуэ таращилось несколько пар совершено обалдевших глаз.
— Тут у нас есть один новенький, который ведет себя довольно странно. И я хотел бы попросить вас поговорить с ним, — сказал бритоголовый, подходя к Нобуэ.
— Что значит «довольно странно»?
Они зашагали через поле в сторону леска на юге, где располагался ограниченный пешеходными и велосипедными дорожками участок, поименованный местным людом «народным рынком». Здесь располагались многочисленные лавчонки, торговавшие по низким ценам. Даже те, кто не жил в Рёкюти, приходили сюда за покупками. Лавчонки — громко сказано — торговали как придется: некоторые прямо на земле раскладывали свой товар. Однако большая часть торговых точек была снабжена динамиками, откуда гремела музыка вперемешку с рекламой. Нобуэ нравилась эта суета. Погружаясь в галдящую толпу, он всегда представлял, что находится на какой-то неведомой планете, заселенной необычными формами жизни. Но его бритоголовый спутник не разделял его восторгов. Едва они приблизились к торговым рядам, он нахмурился.
— Так что значит «довольно странно»? — переспросил Нобуэ, наклонившись прямо к уху бритого.
— Да он не говорит ничего. И еще у него есть эта чертова штука…
— Ну так вышвырните его отсюда.
— Мы уже два раза его избивали, но он все равно не уходит. И, когда мы его лупили, он даже не пошевелился ни разу. Вот это реально страшно.
В Рёкюти часто появлялись странные типы. Пару лет назад объявился бледный и худой парень по имени Синохара, с огромным чемоданом, внутри которого копошились ядовитые многоножки. Иногда, от нечего делать, парень выпускал насекомых на какого-нибудь бродягу, чтобы потом полюбоваться на его конвульсии. Умереть никто не умер, но жуткая сыпь всем была обеспечена. Власти парка поначалу подумали, что это вспышка эпидемии и страшно переполошились, но, когда разобрались, предприняли было попытку выкинуть Синохару вон. То есть как предприняли… Помня про содержимое его чемодана, ни один из служащих так и не рискнул подойти к обиталищу парня.
У Синохары были глаза покойника и привычка смеяться без всякой причины. При этом он никогда не отвечал, если с ним заговаривали. Однако Нобуэ мог запросто подойти к нему, сесть рядом и разговорить. На губах Синохары появлялась мальчишеская улыбка, когда он начинал рассказывать ему о своей семье. «Мне говорили, — заметил как-то Нобуэ, — что ты ни с кем не разговариваешь. А почему со мной говоришь?» — «Ну, человек с таким лицом, как у тебя, похожий на космического монстра, не может быть плохим парнем», —
Синохара жил в Сэтагае[2] с родителями и младшей сестрой. Сестра играла на виолончели и, как говорили, подавала надежды. Отец где-то что-то преподавал, мать работала переводчиком.
С самого раннего детства Синохару привлекали всякие ядовитые гады. Поступив в школу, он на свои карманные деньги стал покупать через Интернет пауков, ядовитых лягушек, скорпионов и так далее. Он настолько увлекся разведением многоножек, что носил их с собой в школу. Итогом стал частичный паралич у одного из одноклассников.
Перед самым визитом полиции к нему в дом Синохара безуспешно пытался убить всю свою семью. Дело в том, что родители души не чаяли в его сестренке-вундеркинде, тогда как Синохару в упор не замечали.
Освободившись из детского исправительного центра, Синохара оказался в полном одиночестве. Кому-то из служащих центра было поручено заняться устройством парня, однако бравый офицер до ужаса боялся пауков и предпочел уклониться от дела.
Еще до своей отсидки Синохара был почти что экспертом в области ядов, а в исправительном центре, штудируя труды по биохимии и фармакологии, настолько расширил свои познания, что мог бы, наверное, написать диссертацию. «Вот идиоты! — говорил он. — Книжки про яды, видите ли, запрещено читать, зато фармакологию — пожалуйста! А фармакология, в принципе, та же наука о ядах. Но эти дураки даже такой элементарщины не знают».
— …И чего сюда вечно несет всяких мудозвонов? — бубнил бритоголовый.
Нобуэ промолчал. Зачем отвечать, если вопрос лишен всякого смысла? Для него «мудозвонами» были как раз те люди, кто слепо следовал установленным порядкам. У него был приятель, звали его Сугиока. Так вот, как-то ранним утром, будучи в особо скверном настроении, вызванном недосыпом, пристроился этот Сугиока к сорокалетней разведенке, задница которой, по его словам, так и напрашивалась на действие. Но стоило ему перейти к этому действию, то есть слегка пихнуть чреслами для начала, как тетка заверещала так громко, что Сугиока был вынужден рассечь ей горло спецназовским ножом, который носил с собой. Каждый способен на убийство. И уж если кто и был «странным», так именно те, кто считал странным существование таких людей, как Сугиока и Синохара. Человек свободен и может делать все, что ему заблагорассудится. Но как раз эта мысль и пугает «обыкновенных» людей.
Конечно, такие, как Сугиока или Синохара, опасны. Но они не были такой занозой в заднице общества, как большинство обитателей парка Рёкюти. Те, кто жил в Рёкюти, причиняли этому самому обществу сильное беспокойство и поэтому стали отверженными. Лишившиеся крова, потерявшие накопленное, ограбленные, они все равно искали нечто, во что могли бы верить. И дело было даже не в том, что они хотели во что-то верить, а в том, что боялись утратить жизненную точку опоры. Но людям в Рёкюти не хватало таких, как Сугиока, Синохара или Исихара, — те были людьми действия, а не грезили наяву.
— …Да, у него нет даже персонального кода. Вряд ли он его продал, скорее у него его вообще никогда не было. И говорить не стоит, что здесь может натворить такой псих.
Регистрационный код состоял из одиннадцати цифр. Его записывали на чип или на портативный коммуникатор, и он служил для идентификации личности. Некоторые из бездомных продавали свой персональный код китайским мафиози. Создание Регистрационной сети, или, как ее тут называли, «Юки», было поручено нескольким частным фирмам. Эти фирмы привлекали к работе китайские или индийские компании. Купив чей-нибудь персональный код, китайцы могли поменять личные данные. А затем продать код за большие деньги иностранцу или человеку, пожелавшему начать новую жизнь. Но что верно, то верно, некоторые из коренных японцев никогда не имели персонального кода. Его не было ни у Синохары, ни у Нобуэ и Исихары.