Фатерлянд
Шрифт:
В зале вновь послышался гул возбужденных голосов. Почти все разминали в пальцах сигареты.
— Повстанческая группировка, не являющаяся таковой, — повторял сидящий рядом с Паком Ким Чан По, неспешно выдыхая сигаретный дым.
— Если это повстанцы, то ни Америка, ни Юг не смогут атаковать Республику, не нарушив норм международного права, — сказал он, кивая. — Республика объявит, что атака на Японию — дело рук террористов, а не Народной армии. Южанам и США придется воздержаться от применения силы. А поскольку Конституция Японии прямо говорит об отказе от всяких военных действий, то их Силы самообороны не смогут напасть на Республику. А если Пхеньян так или иначе окажется под ударом, то тогда начнется полноценная война, и Сеул через тридцать минут будет стерт с лица земли. Никто —
Да, план был действительно хорош, и Пак Ёнсу не смог сдержать волнения. Их южный сосед не пострадает, Республике ничего не угрожает! Война будет вестись на чужой земле. Прольется кровь, и города будут обращены в руины, но в той стране, которая когда-то правила Кореей и насильно перемещала огромные массы людей, создав предпосылку к разделению Отечества, — на земле ненавистной Японии!
— Не потребуется ли нам помощь от тамошних соотечественников? — поинтересовался Квон Чан Су, который имел контакты с Ассоциацией японских корейцев.
Ким Квон Чоль мотнул головой:
— Даже если Чхонрён предложит свое содействие после того, как спецназ займет Фукуоку, мы им откажем. После этого всякая попытка выйти с нами на связь будет решительно пресекаться. Позвольте вам напомнить, что план уже одобрен Отделом организации и управления. Существует опасность утечки информации. Чхонрён находится под постоянным наблюдением японских спецслужб и буквально кишит их агентами. К тому же корейцы первого поколения почти все уже вымерли, и характер организации полностью изменился. У большей части молодого поколения уже сложился японский образ мышления. Вследствие общественного возмущения из-за похищения граждан Японии, а особенно после Пхеньянской декларации[4], они потеряли всякую лояльность по отношению к нашему Отечеству. Вождь всегда говорил: «Воспитанный собаками волк становится собакой». Следовательно, Чхонрён не будет иметь никаких преференций. Мы будем относиться к ним так же, как к японцам! Позже я переговорю об этом со всеми по отдельности. — Он обвел собравшихся взглядом. — Операция будет отличаться в каждой своей фазе. Будут назначены командиры, а также создана временная система управления войсками. С того момента, как наши войска высадятся в заливе Хаката, задачу можно считать выполненной. Важно запомнить одно: в Японию вторгается не Корея.
Энергично кивая, Син Тон Вон прошептал на ухо Чхве Хо Квёну: — Интересно знать, кого пошлют на Фукуоку в третьей фазе операции?
Чхве некоторое время размышлял, а потом, многозначительно улыбнувшись, сказал:
— Возможно, Четвертый дивизион или Восьмой корпус спецназа.
Оба подразделения находились под командованием офицеров, принадлежавших к сторонникам «жесткой линии» и рассматривались как потенциальная угроза для грядущего воссоединения. В среде военных ползли бесконечные слухи о готовящемся государственном перевороте, решающую роль в котором должен был сыграть именно Восьмой корпус. Поэтому партийное руководство хотело держать эти подразделения под особым контролем. Командир корпуса, посланный в Фукуоку, должен был быть уверен, что, командуя «повстанцами», применяет военную хитрость, и если Республика сочтет его предателем, то это будет сделано только лишь для дезинформации противника. Офицеры, опасавшиеся, что воссоединение обеих Корей оставит их ни с чем, должны были гордиться порученным им важным и благородным делом.
Лим Кан Са поинтересовался, какова же конечная цель запланированной миссии, на что Ли Хён Су заметил, что, возможно, не имеет смысла принимать решения по одному, и с этим согласились и Ким Квон Чоль, и Чхве Хо Квён.
Пак подумал, что если бы «повстанцы» и американцы схлестнулись в сражении, то это было бы уже само по себе достижение. Этого будет достаточно, чтобы успешно перенести буферную зону между США и Китаем на Кюсю. Правда, существовала вероятность столкновения с американскими вооруженными силами, дислоцированными в Японии. У японского правительства нет ни расчетов, ни смелости, чтобы начать войну, втянув в нее жителей Фукуоки. Япония может даже и вовсе отказаться от Фукуоки.
— Если бы Япония получше управляла своей экономикой,
— Дело не в этом, — возразил ему Чхве Хо Квён, демонстрируя свою проницательность, которую он развил на службе в Вашингтоне. — В любой стране, где попираются законные интересы, очень трудно оживить и восстановить экономику. В случае с Японией крайне необходимо было закрыть финансово убыточные псевдо-правительственные корпорации. Но этого не сделали, а просто решили изменить Конституцию. Представьте, к примеру, корпорацию, которая, будучи не в состоянии получать прибыль, прекращает все попытки в данном направлении и начинает заниматься пустяками, вроде совершенствования корпоративной философии. Так что Япония — это умирающий слон, которому не хватило воли вылечить себя.
Хван Пен Ку поднял руку и спросил, выбрано ли для операции название. Ким Квон Чоль вскинул руки и призвал всех к молчанию.
— Выбрано, — сказал он, улыбаясь. — В Республике есть только один человек, который мог дать название такой операции.
Ким набрал в легкие воздуха, оглядел весь зал и громко провозгласил:
— Из Отчизны с любовью!
Предисловие 1. Незамеченный знак
3 марта 2011 года, Токио
Сузуки Норикацу вышел из станции подземки «Касумигасэки», и его передернуло от холода. Он чихнул и пошел по улице, чувствуя, как ветер холодит шею. Район, где располагались правительственные учреждения, был запружен демонстрантами. Похоже, тут собрались все, от праваков в микроавтобусах, до защитников гражданских прав и представителей профсоюзов. И те, и другие орали в мегафоны, стараясь перекричать друг друга.
«Чертовски холодно для марта», — подумал Сузуки. Он чувствовал, что как будто растворяется в этих воплях. Он не выспался и сейчас испытывал озноб — явный признак простуды. Все-таки нужно было надеть шарф!
Сегодня утром он заказал через Интернет у флориста букет цветов с бесплатной куклой хина нингё[5] и отправил в подарок своей тринадцатилетней дочери. Сузуки развелся пять лет назад, дочь осталась жить с матерью. Тогда он решил отправлять ей каждый год цветы в качестве подарка ко дню рождения. Дочь с раннего детства ворчала на него — ее день рождения приходился как раз на Праздник девочек 3 марта, и таким образом вместо двух подарков она получала один. Посылая дочке цветы, Сузуки каждый раз вспоминал, что на дворе уже март, а значит, близко настоящая весна. С годами эта связь настолько закрепилась в его сознании, что сегодня, несмотря на предупреждение о снижении температуры, вышел из дома без теплого шарфа.
Сузуки служил в Информационно-исследовательском бюро при Кабинете министров; сокращенно это бюро называлось Найтё. В течение последних пяти лет в Найтё постоянно сокращали штаты, приостанавливали набор новых сотрудников, тасовали оставшиеся кадры, в результате чего к апрелю минувшего года численность сотрудников снизилась со ста пятидесяти до ста двадцати человек. Так что взять больничный не получится — это сразу навлечет критику, которой и без того хватало тем, кто, как Сузуки, пришел на службу из частного сектора. И дело не только в бюро — в Касумигасэки[6] все министерства и ведомства подверглись реструктуризации. И каждый раз при встрече с коллегами разговор неизбежно сводился к слухам о том, что пенсионный фонд истощится лет через пять. И тогда…
Наклонившись навстречу ветру, Сузуки смешался с толпой чиновников, спешащих в свои учреждения. На противоположной стороне правые и профсоюзники старались переорать друг друга, понося правительство и бюрократов. Первые призывали к созданию ядерного оружия и возвращению военного призыва, что помогло бы японцам снова стать независимой нацией и перестать пресмыкаться перед Америкой и Китаем. Профсоюзные деятели тем временем надрывались о соблюдении девятой статьи Конституции, смысл которой сводился к отказу от войны «на вечные времена» и, соответственно, от армии[7]. Впрочем, обе стороны сходились в одном — в ненависти к существующей администрации.