Фатум. Том второй. Голова Горгоны.
Шрифт:
Зловещий меч припал к земле, точно принюхиваясь, прикидывая, с чего начать.
Испанец стиснул зубы: вокруг стоячились стены, впереди дышала смерть, силе которой он не мог противостоять. Как назло, глаза начал жечь огонь: чертов пот делал свое дело. Диего зашептал молитву, чувствуя себя беззащитным, словно броненосец, с коего содрали панцирь. Он боялся, что если переломит сковавший его члены страх и бросится прочь, меч развалит его на части ранее, чем он поспеет к выходу. В горле запершило, стальной язык, с которого он не спускал глаз, начал троиться,
«Господи! Что же, это грань моя? Как же так… а пакет?.. а Тереза? А моя жизнь?!»
В жерле каменной трубы тяжисто охнул ветер и затих в гнетущей тишине.
– Ну вот и всё, майор…
– Беги! – вопль мексиканки заставил их повернуться.
По ее лицу от макушки до бровей тянулась алая сеть. Кровь стекала по лбу, собираясь на кончике носа, часто капая на сорочку, но руки крепко сжимали поднятый с пола пистолет.
Диего, судьбу не испытывая, бросился прочь, но не к дверям, а к любимой, по-прежнему ожидая, что в следующий миг последует удар, но оглянуться не смел. Ощущение клейкого, скользкого страха пропитало его и он готов был скоблить свою кожу ножом, хоть до крови, хоть до костей.
Грохот выстрела призрачным эхом отгудел в стенах и вместе с пороховым облаком прилип к потолку. Сзади захрустели корзины, затрещал перевернутый стол. Как пловец, ныряющий за жемчугом, дон перелетел через шеренгу бочек, крутнулся кубарем и вскочил на ноги, загораживая девушку.
Где-то у ворот миссии люто зашлись собаки; но они слышали лишь бой собственной крови в висках, будто стук молотка по крышке гроба. Темноту вспороло жало меча – ужас окутал их плечи ледяным покрывалом.
Пуля вырвала твари левую скулу, раздробив в крошево кость. Из дыры что-то сочилось: черное и блестящее.
Тереза, задыхаясь, вцепилась в Диего.
– А-а-а-а-а-а!!! – истерически завизжала она, кусая пальцы, зажимая себе рот.
Vacero механическим рывком крутнул голову и оставшимся тлеющим глазом нашарил укрывшихся. И дону показалось, ровно он заглянул в ямину со змеями. Там ползало такое… чего он не желал знать.
– Беги! Я задержу его! – прохрипел дон. – Какого дьявола ждешь? Ну?!
Она лишь крепче сжала его плечо.
Он сплюнул с досады и грязно выругался.
«Черт знает что!.. А впрочем, – он крепче сжал оружие и куснул ус, – чего же я хотел? Ведь наперед знал, что не в силах буду изменить ее мексиканскую породу, как и она мою. Но будь я проклят, я всегда любил непредсказуемых женщин!»
Их разделяло семь футов – он бросил последний взгляд на любимый профиль, и соль отчаяния обожгла веки. Не было прежней красы Терезы: не стало изумрудных глаз, эбеново-черной волны волос… на ее лицо было жутко смотреть: точно под кровисто-белой коркой снега стояла непроглядная топь. В глазах майора вспыхнул булат. Он ударился и отскочил от глубоко сокрытого льда ЕГО глаза.
По телу запрыгали в зверской пляске огненные языки бешенства. Испанец напрягся перед прыжком. Пальцы побелели – не разожмешь: морские узлы.
– Ты заплатишь
– Твоей жизнью, – усмехнулась безносая кость. – Из-за тебя, майор, мне пришлось проделать неблизкий путь…
– Из-за меня тебе, мразь, придется сорвать маску и ответить перед законом! – пригрозил де Уэльва, но не услышал в своем голосе и унции уверенности.
В следующий момент он, очертя голову, бросился вперед и подавился, закашлялся болью, ощутив себя куском мяса, насаженным на раскаленный вертел.
– Не-е-е-е-е-ет! – зарывая лицо в ладони, завизжала Тереза.
Сорок дюймов дымящейся стали дико торчали красным плавником из спины Диего. Брякнулась сабля, описав эфесом траурный полукруг.
Под каблуком Vacero хрустнули пальцы; жадно вдыхая пахучий запах, он вырвал меч и воздел над своей головой.
– Диего! – глаза Терезы превратились в полные ужаса круги. Запинаясь о намокшую от крови рубаху, она, рыдая, припала к нему, зажимавшему дрожащими руками разверстую рану.
– Я люблю тебя, слышишь, – дрогнули его губы. – Прости…
Луна посеребрила меч, падающий с высоты.
Глава 13
Сотня капитана брошенным копьем влетела в ворота Санта-Инез, которые захлопнулись у них за спиной, как капкан.
Смерть облизывалась на остриях пылающих сабель; осатаневшие кони харкали пеной, но…
Луис стоял средь притихших монахов с красным, точно сан-грия57, лицом, и не знал: разрыдаться ему или пустить себе кровь. В груди его клокотало, о стиснутые зубы колотился крик.
Изрубленные тела, вынесенные на циновках в центр атрио, принадлежали им, но разум Луиса отказывался сие понимать. Он застонал, будто задохнувшись от сокрушительного удара.
– Кто-о?!! – заорал он. Пугающий крик взлетел и тяжело упал как камень.
Запуганные индейцы и мексиканцы круче втянули головы. Завернувшись в пестрые одеяла, они сидели на корточках, проглотив языки, словно большие нахохлившиеся птицы на жердях корраля.
«Куда подевалась Терези? Ее голос? Ее зеленый миндаль глаз?!»
Он перевел взгляд, и его впалая, чисто выбритая щека задрожала.
Их исколотая оголенная плоть, омытая от крови монахами, была что мрамор, под бледностью коего ветвились полоски сплющенных вен. Луиса едва не вывернуло: голова майора лежала у его сапог: серая, молчаливая, жуткая. В срубленном взлобье стояла заклекшая бурая каша.
Капитан тужился держаться стойко, но глаза его казались выжженными дырами. Он хрипло кашлянул и раздавил сигару о покрытую шрамами ожогов кирасу. Отойдя в сторону, хватил полную грудь ломкого утреннего воздуха; на миг ему показалось, что его мозг проперчили порохом; малейшая искра – и он взорвется к чертовой матери. Пальцы дернули хлястик подсумка, пошарили початую бутылку; локоть согнулся, губы всосали горлышко и вкус жизни обжег гортань.
У Сыча отвалилась челюсть, он то таращился на трупы, то переводил диковатый взгляд на капитана.