Фатум. Том второй. Голова Горгоны.
Шрифт:
– Глупец! Нисколько, если хочешь получить мое благословение.
– Нет, падре! Нет! – горячо возразил майор. – Тогда примите эти золотые как наше с Терезой пожертвование на храм.
Он насильно всучил деньги в широкую ладонь и заключил:
– Я обещаю последовать вашему совету, отец Игнасио.
– Да оградит вас Господь от укусов судьбы и эль куэбра де каскабель54.
Глава 9
Ночь черной кошкой стояла за окном. Один глаз ее был хищно зажмурен, другой круглой желтой
В лучшей комнате, что сыскалась в Санта-Инез, на сундуке, рядом с широкой кроватью в медном тазу пузатились фрукты. Ждал своего часа кувшин с рубиновым вином и стопка хрустящих лепешек, увенчанная тушеным фазаном и зеленью.
Тереза и Диего молчали. Цыганский шелк ее локонов ласкал его лицо, разрешая все вопросы.
Он лежал и не верил самому себе, что настал час, и они опять вместе. Сейчас де Уэльве верилось, что он был, право, влюблен в Терезу еще до того, как Фатум направил его в Новый Свет. Он вспоминал и улыбался: как делал ей шутливые признания тогда, давным-давно, в таверне, под стук пивных кружек и разухабистое пение хмельных посетителей. Под маской уставшего Диониса он оказывал ей знаки внимания, а сам боялся услышать ее смех и горделивый отказ.
«Иисус Мария! Ведь ни одну, решительно ни одну женщину по обе стороны Атлантики я не желал столь сильно; ни с одной не был столь долго, не проявил столько неж-ности!»
Тысячу раз он давал себе шпоры, боясь привязанности и хомута постоянства, тысячу раз заклевывал себя вопросом: любит ли он, задыхаясь от многократного сомнения, но нет… Любовь настигла и поглотила… Любовь, которую он избегал и боялся; любовь, за которую он дрался; любовь, кою отныне не хотел терять.
Наконец-то сердце его познало покой, но странно… Стоило ему посмотреть на любимую, заговорить, как что-то начинало першить в горле… Он не мог уверовать в возможность дальнейшего счастья. Оно виделось ему зыбким песчаным замком…
Губы Терезы качнула улыбка. Она отчего-то припомнила неоконченный разговор на тропе у подножия Сан-Мартина:
– Помнишь, – она приподнялась на локте. – Я спросила, а ты не ответил?
Он улыбнулся, обвел пальцем округлость смуглой груди и, взяв за журавлиную шею кувшин, налил вино в бокалы:
– И что же я «не ответил»?
– Ты не сказал, где девушки лучше: в Мадриде или Мехико?
Майор умел с честью выходить из разного рода переделок, отделываясь шутками; точено, как умели немногие, задрапировав их комплиментами, но тут… Он хмыкнул, делая вид, что беспечно потягивается.
– Эй, я знаю эти фокусы! – ее брови нарочито обиженно сбежались.
– Ну… это с какой стороны посмотреть, – лукаво протянул де Уэльва, – и да, и нет. Пожалуй, всё зависит, ко-гда и кого последний раз видел…
– Ах, вот как! – Тереза грозно поднялась над ним, сев на колени. – Интересно! И кого вы последний раз видели?
Но ответа на свой повторный вопрос она так и не услышала. Диего опрокинул ее на спину, и они вдруг ощутили себя во власти той сладкой волны, что толкала их плоть раствориться друг в друге.
– Съешь меня, – горячо прошептала она. – Не щади… Крепче, крепче… я хочу тебя… Ну же!
* * *
Минула
«Забавный старик», – подумал дон, прислушиваясь к голосу ночи. Внимая богатырскому храпу, он представил его обладателя дрыхнущим на солдатском рундуке, наверняка в сапожищах и шляпе, привалившись тяжелой головой к косяку.
Сон, хоть убей, не шел. Терези давно спала. Майор осторожно поправил сбившееся с ее плеча одеяло. От нее приятно пахло родным, теплым… И Диего захотелось крепче прижаться к сему теплу, уткнуться в него с головой и замереть, слушая колыбельную песню цикад… Но он не сделал этого: уж больно сладко, приоткрыв малиновый рот, спала его милая, и было жаль спугнуть ее покой.
В неверном свете, падавшем от окна, он различал очертания предметов, стоявших в комнате: колченогие табуреты в углу, скелет кресла без подушки и гобелена; большое распятие на стене и что-то еще у двери, напоминающее свернутые в рулон шкуры или циновки.
«Странно… – днем он совсем не обратил на этот хлам внимания. – До того ли было?..»
Диего повернулся на другой бок, спиной к Терезе, глубоко вздохнул. По пыльному стеклу окна мягко шуршали ветви оливы. Неожиданно для себя он уснул, но, погружаясь в мир сновидений, отметил, что всё-таки доволен судьбой: в его кубке жизни доброе вино, и пьет он его сполна.
Глава 10
Была глубокая ночь, когда черный силуэт, на миг приникший к шершавому камню крепостной стены, хищно сорвался вниз. Некоторое время пришелец напряженно стоял, хватая запахи и звуки, после чего, качнувшись, ходко растворился во тьме. За воротами миссии с подвывом тявкнул койот, из леса ему аукнулась ночная птица хриплым и горьким плачем.
Диего проснулся внезапно, так же, как и уснул. Он был почти не в состоянии понять, где он и что случилось. Казалось, что голова его превратилась в наковальню, по которой с лязгом хаживал молот. Он до хруста сцепил зубы: где-то там, в глубинах мозга, токал угасающий внутренний голос, минутой ранее грянувший кавалерийской трубой: «Берегись!» Все чувства напряглись и свернулись в тугую пружину; нервы звенели, ощущая присутствие чего-то, что за последнее время ему приходилось ощущать не единожды. Это был запах зла, только ныне он жег ноздри как никогда.
Запах стал физически ощутимым, будто превратился в незримую обволакивающую рубаху. Майор осторожно откинул одеяло и только теперь сообразил, отчего кожу его щипал холод: миссию затопила немота. Густая и плотная, как вата, – немота могилы.
«Madre Dios! Какая тишь!» – мысль, как почудилось майору, гремящим эхом прокатилась по всему дому.
Пальцы на ощупь скользнули по гарде и сомкнулись на рифленой рукояти шпаги. Слух ранил крадущийся скрип шатких ступеней, ведущих к их комнате. Скрип был до потрясения явным. Однако Диего медлил. Дом снова молчал, по-прежнему царило безмолвие, но теперь в нем, похоже, таилась неведомая сила.