Фатум. Том второй. Кровь на шпорах
Шрифт:
– Убить - не убью, но покалечу.- Из-под тонкой щетки усов влажно блестели зубы, и не понять было: то ли это насмешка, то ли угроза.
Младший ощутил во рту медный привкус. Медленно, очень медленно он отлепил лейтенантский китель от стены, на которую опирался, и процедил:
– Нет, я просто горжусь тобой, капитан! Да у тебя, похоже, мозги испеклись вконец с этой девкой! Но не забывай! Дом полон моих людей, а твои молодцы щупают шлюх по борделям, да макают свои фитили в их огонь.
– Здесь нас только двое:
– Ладно зерна на ветер сыпать.- Сальварес разбавил перепалку звучным хохотом.- Давай о деле… В Саламанке я слышал от дель Оро, что ты снюхался с русскими и стал частенько торчать у них в форте. Стал другом господина Кускова? А как же честь Кончиты? Ты забыл о сестре?
– Каждый сам выбирает узду по зубам. Тебе, я слышал, нравятся кабальерос из тех, что не в ладу с законом?
Лейтенант ковырнул старшего брата взглядом и достал сигару.
– А мне плевать, с кем иметь дело, лишь бы Испания была цела!
– Но там, где ты, брат, всегда кровь!
– О тебе можно сказать то же самое, Луис. Ну вот что, я зверски устал, но, черт возьми, хотел бы, возвращаясь в Монтерей, привезти весточку от тебя.- Он протянул руку к висящей на стене бутыли; но не успели его пальцы сомкнуться на горлышке, как пистолет харкнул сгустком жирного дыма, и тугие водяные усы хлынули из ее боков.
Луис тут же снова взвел курок трехствольника.
– Быть может, так я смогу научить тебя хорошим манерам. А отцу передай: я люблю Терезу и от решения своего не отступлю!
Ошарашенный Сальварес, растопырив пальцы, медленно отступил к двери.
– Луис, а тебе не кажется…
– Нет!
– И это всё, что ты изволишь…
– Да. И вот что запомни, брат: твои волонтеры нужны нам только затем, чтобы гасить смуту и не допускать чужаков в Калифорнию,- красные бинты высоко вздымались.- Запомни это, и покрепче!
– Да уж, запомню!
– младший скрежетнул зубами, ноздри его трепетали. Он круто развернулся и собирался уже уйти прочь, когда услышал:
– Как здоровье отца?
Лейтенант недоверчиво повернул голову.
– Как сестра?
Приободрившись от проявленного интереса, он решился переступить рубеж, который прочертили между собой уже давно, после ночных скандалов, свинцового молчания, пьяных сцепок и ругани.
– Тебе это правда надо?
– глаза его влажно блеснули.- Или ты спросил ради меня?
Луис покачал головой:
– Нет. Ради своей совести.
Сальварес горько усмехнулся:
– Благодарение Господу нашему - дон Хуан здравствует… Кончита по-прежнему в монастыре…
– Погоди!
– капитан бросил пистолет на подушку.-А ты какого черта делаешь здесь, в Мехико?
Сальварес загадочно улыбнулся, смахнув с мундира упавший волос, и подмигнул:
– Охочусь на мадридского волка.
– Что?!
– барабанные
– Ну это еще надо посмотреть, кто будет удачливей на тропе,- ухмылка младшего застыла. Он видел, как род-ные с детства глаза полыхнули рубином, и понял, что крепко подцепил новостью брата.
– Эй,- скулы Луиса покрывала испарина.- Это можно решить и хорошо, и плохо…
– Пошел ты к черту!
– Сальварес задержался у двери.- Ты перешагнул через волю отца, ты спутался с русскими, забыв о сестре, о клятве, что мы дали, когда Кончита из-за одного из них ушла в монастырь! Ты предал наш род, а теперь предаешь Испанию!..
– Заткнись, щенок! Думай, что несешь!
– капитан вцепился пальцами в простынь. Черная вздувшаяся вена кроила красный лоб.- Значит, ты решил по-плохому, брат?..
– Клянусь молоком матери Иисуса, если мадридец уйдет от меня, я сдеру свои эполеты и принародно сломаю клинок.
– Не-ет! Ты не сделаешь этого, брат,- хватаясь за рану, взорвался Луис.- Он мой! Мой!
Но Сальварес уже шагнул за порог, на свет, засиявший на его эполетах расплавленным серебром.
Луис уткнулся в подушку и застонал:
– Мадонна! Неужели от душевной муки так же падают, как и под ношей?
«Отец! Тереза! Сестра! Брат!»
Он рыдал: петля Фатума настигла его. Окольцевала шею и так затянулась, что нечем стало дышать.
Глава 15
Шел восьмой день пути. Шесть из них путники, подобно крошечному ручейку, влившемуся в полноводную реку, делили с пехотой роялистской армии. Они примкнули к стальной колонне, не доезжая Пачуки. Ныне Пачука осталась позади, как остались позади те, кто скончался от ран, кто наскоро был предан земле под скупую барабанную дробь и воркование полкового пресвитера.
Гренадерский полк под началом сеньора Бертрана де Саес де Ликожа, разгромив повстанческие орды на Юге и потеряв чуть ли не три четверти «красных кистей» лучшего первого батальона, стаптывал теперь каблуки сапог, следуя на Север, в местечко Сан-Педро-де-ла-Колоньяс, по приказу герцога Кальехи для воссоединения с главными силами.
Дорога вилась между красно-коричневых валунов. Стоял зной. Не зной, а настоящее адово пекло. Небо и земля дышали испепеляющим жаром. Всё притихло и студенисто колыхалось в плавящемся воздухе, забилось в гнезда и глубокие щели; ни щебета птиц, ни вечной трескотни цикад. Огненное светило было столь велико, космато и пугающе низко, что, казалось, вот-вот вспыхнет земля, возьмутся огнем скалы и превратятся в золу и пепел. Дорогу сотрясал разнобойный топот ног, изнуряющий скрип армейских фур, дробящих жерновами колес гальку, хриплые крики офицеров и тысячегрудое, надорванное, будто простреленное, дыхание измученных гренадеров.