Фатум
Шрифт:
– Ты же понимаешь, что нас записывают? Наш разговор.
– Разумеется. Только это уже ничего не изменит: я, по-любому, отправлюсь на «Танвит-3», потому что другого твоего двойника у них нет, как и времени на его создание. Что бы я ни сказала сейчас, они все проглотят, а если нет… Если после этого разговора со мной что-нибудь случится, даже тебе с твоей завидной твердолобостью и слепым патриотизмом будет трудно спорить с тем, что меня просто-напросто заткнули. Торчащий гвоздь забивают, как говорят на востоке.
Девушки замолчали, сверля друг друга зеркально-враждебными взглядами. «Диджеи» наблюдали за ними из своей кабины с не менее хмурым выражением лица.
– Когда успокоишь себя и свое упрямство, подумай над тем, что услышала. Мой тебе совет: откажись. Поумней уже и научись думать самостоятельно. Возможно, ты еще не так увязла, и тебе дадут уйти.
И, будучи такова, девушка покинула конференц-зал. Николь тупо уставилась на закрытую дверь, зависнув: что это сейчас было? Обида и злость мешали ей быть объективной, однако, как она ни хотела признавать это, но в чем-то Воронова была права. Никки почти не помнила себя прежнюю; ту, что кочевала из дурдома в дурдом, выпав из жизни и балансируя над пропастью безумия. Она была так потеряна, что та стабильность, что предложил ей Крыша, стала для нее спасением, ответом на немые мольбы. Но что случилось потом? Неужели она действительно разучилась сомневаться и стала одной из легковерных дурочек, болванок, на которую записывают нужную информацию, удалив при этом предыдущую?
Николь собрала все со стола и покинула кабинет вслед за копией, все еще злясь: эта самозванка своей полемикой не только разбередила старые раны, но и подставила ее. Воронову, может, и отправят на «Танвит-3», а с ней-то, с Николь, что сделают? Даже тот факт, что Никки не поверила «пиратке», не изменит того, что сомнение было посеяно. Пусть и не проросло, но все же. Да, жизнь становилась все интереснее.
Миша сидел на подлокотнике дивана и тоскливо смотрел в окно. Вокруг – на диване, на полу – были разбросаны фантики, шуршание которых оповестило мальчика о том, что Николь вернулась. Девушка, сама неравнодушная к сладостям, для протокола покачала головой и поцокала языком, мол, нехорошо, но даже не потрудилась их подобрать. Плюхнувшись на диван, она включила торшер и улыбнулась своему подопечному.
– Помнишь меня?
Мальчик ответил усталой улыбкой и протянул девушке кулон. Никки кивнула в немом «спасибо» и приняла цепочку. Однако она замешкалась, прежде чем надеть ее: камень принадлежал Вороновой, а так как Николь больше ею не являлась, возникал вопрос – должна ли она была отдать камень самозванке? С точки зрения операции, для чистоты эксперимента Николь была обязана передать алмаз Веронике, но… Внутренний голос девушки воспротивился одной мысли об этом.
– Фотоаппарат с собой? – Николь все же надела цепочку и теперь гладила покоящийся на груди алмаз. Миша поник, услышав вопрос, и стал казаться еще более больным и зашуганным. Он кивнул и вытащил из-за одной из бархатных диванных подушек полароид. Щелчок – и аппарат выдал квадратную карточку, с которой смотрела незнакомка. Никки была просто шокирована: кажется, за тот час, что ее не было, она постарела лет на десять и осунулась. Более того, Николь поняла, что ее взгляд отзеркаливал взгляд мальчика: загнанность, тоска и обреченность – вот что читалось в ее потухших серых глазах.
– Нет, так дело не пойдет! – девушка отобрала фотографию и запихала ее в карман. Она не желала, чтобы Миша помнил ее такой. У него и так в жизни одна полоса была чернее другой, а тут еще она со своей постной миной. – Давай еще раз, вместе, иди сюда, – Никки притянула мальчишку к себе. – Как это называется? Селфи? Вот давай замутим селфи на полароиде: спорнем, никто такого еще не
Попытка разрядить обстановку вышла убогой, однако, мальчик сделал вид, что замысел удался. Вторая фотография вышла значительно лучше, и, пусть грусть из их глаз никуда не делась, зато на лицах сияла радостная улыбка.
– Так-то лучше, – Никки отдала карточку мальчику, который уже приготовил маркер для того, чтобы подписать ее. – А теперь иди к себе. Тебе нужно поспать, – и это была не просто шаблонная фраза старшей по группе: ни сегодня, завтра Николь уедет, и на ее место назначат кого-то другого, кто может оказаться и не таким понимающим и участливым. Даже Селена, прекрасно зная о проблеме Миши, и та не всегда закрывала глаза на его ночные хождения: режим был превыше всего. Так что Никки не хотела, чтобы мальчику влетало за его привычки, которые она сама если не поощряла, то и не пресекала.
– Когда ты уезжаешь?
– Я не знаю, – Николь снова поразилась проницательности юноши. Определенно, он замечал гораздо больше, чем многие взрослые, да и понимал тоже. – Мне сказали собирать вещи, а что будет дальше – неизвестно.
Миша кивнул, но ничего не ответил. Что бы ни творилось в его белобрысой головке, он предпочел оставить это при себе. Николь уже подумала, что он просто молча уйдет, как он обычно и поступал, но мальчик удивил ее: отложив фотоаппарат и карточку, он вдруг подался вперед и обнял девушку. Крепко-крепко, точно маленький ребенок, вцепившийся в единственный известный ему островок безопасности – в мать.
– Я буду скучать, – прошептал он тихо-тихо куда-то ей в плечо.
– Я тоже, – Николь, опомнившись от шока, ответила на объятие. – Очень.
Селена по-прежнему сидела на кровати Николь, когда та вернулась. Накручивая черную прядь на палец, она молча наблюдала за тем, как ее соседка, мрачнее тучи, на автопилоте топталась в комнате, собирая вещи. Она не потрудилась встать даже тогда, когда Николь было нужно выдернуть из-под нее полотенце.
Наконец, когда сумка была собрана, Николь уселась на соседскую кровать и, глядя куда-то в одну точку, принялась теребить свою кулон, гоняя камень взад-вперед по цепочке.
– Как все прошло? – Селена перевернулась на живот и подгребла к соседней койке. Перед Николь, сидевшей в позе лотоса валялся планшет, который брюнетка тут же перетащила к себе. – Оп-па! Знакомая вещичка: дай угадаю, меняешь внешность?
Никки оторвалась от стены и нахмурилась: – А ты откуда знаешь?
– Шутишь? А откуда, по-твоему, у меня такая идеальная прическа? Цвет волос? Я с этой хренотенью раз шесть уже работала.
– Серьезно? – Николь взглянула на соседку по комнате другими глазами. А действительно, как ей раньше не приходило в голову, что она никогда прежде не видела никого с таким иссиня-черным цветом волос? Натуральным, имеется в виду. А у Селены была прическа, которой позавидовали бы модели из реклам шампуней: идеально прямые, ламинированные, послушные волосы.
– Ну да, – брюнетка усмехнулась и включила гаджет. – Я, если честно, уже сама не помню свой натуральный цвет волос, – она в задумчивости поддела черную прядь и окинула ее придирчивым взглядом. – Но, абсолютно точно, я была светленькой. Или нет…
– А почему ты раньше не говорила?
– Так ты же не спрашивала, – Селена подняла на собеседницу глаза и усмехнулась. – Тем более, тут каждый второй этой прогой пользовался. Мы же хамелеоны, Незабудка: никто не знает, кто мы; никто не видит нас до тех пор, пока мы сами не покажемся, – она вернулась к гаджету. – Итак, мисс, что изволите с собой сделать?