Фатьянов
Шрифт:
2. «Ехал казак воевать»
Газета вынуждена была напечатать «Тальяночку», но уже с другим названием, с нотами и с извинениями за взбучку в прошлом году. Опубликовала, потому что все издания страны это сделали — куда деваться? Но опять «попалась» окружная газета на том же и так же. Новому стихотворению Фатьянова «Ехал казак воевать» так же отказали в публикации. Убийственная резолюция гласила: «Сочинять в наше время такую пошлость просто стыдно, особенно автору боевого марша южно-уральцев». Стихотворение разбирали на летучке, Алексея отчитывали, как сломавшего березку пионера. Он ушел обиженный, рассерженный, но гордый и несломленный, как та березка.
…А меньше, чем через год запела армия песню на музыку Соловьева-Седого — песню про бравого казака, которых так много в Оренбуржье. «Казаки
3. Баллада об Александре Матросове
Осенью 1943 года повсюду опубликовали приказ о подвиге 18-летнего героя Александра Матросова. Его жертвенный поступок поразил общественность. Несмотря на то, что до него не менее семидесяти советских солдат закрыли своими телами амбразуры дзотов, именно подвиг этого паренька сразу стал легендарным. Может быть, так сложилось потому, что прежде не было больших успехов на фронтах, попросту говоря, наши войска отступали. Упомянутые на страницах прессы герои оставались безвестными до недавних времен. Подвиг же Александра Матросова был прославлен — можно ли принизить значение и смысл его воинского подвига? Можно ли упрекать, положившего «жизнь за други своя» в том, что не он первый сделал это? Война — не спортивные соревнования. А юность Саши и непростая, безрадостная детская судьба беспризорника, отдавшего жизнь за Родину, глубоко тронули святые чувства воюющего народа. И когда выяснилось, что Александр Матросов жил в Оренбуржье, Алексей загорелся непреодолимым желанием съездить по местам жизни героя.
Места эти оказались «не столь отдаленными». На фронт Саша ушел из Красно-Холмского пехотного училища. Туда попал, освободившись из заключения.
Воинская часть прилепилась к станции Платовка — одной из многочисленных станций оживленной оренбуржской железной дороги. Юная пехотурушка училась спать и бодрствовать под непреходящий грохот товарняков. В Красно-Холмское пехотное училище Матросов приехал из Уфы, где отбывал срок.
Алексей Фатьянов побывал и там, и там. Сам человек еще молодой, сам стремящийся на фронт и мечтающий совершить воинский подвиг, он хотел понять в юной жизни Саши что-то единственно главное. Может быть, заглянуть в нее, как заглядывают в собственную душу, постигая ее глубины. Он тревожился, он испытывал себя, он хотел написать о Матросове стихи.
Уфа встретила Алексея мелким дождем со снегом, запахом отживших листьев и грустным затишьем перед ветренной степною зимой. В одном из городских кварталов, что называли Старой Уфой, размещалась трудовая колония, где отбывал срок Александр Матросов. Его встретили воспитанники, подрастающие для фронта юнцы. Бритые ребячьи головы, детские любопытные глаза, худенькие шеи… Таким же был и Александр. Точно таким, как эти.
Побывав в Уфе, Алексей Фатьянов не мог не узнать того, что Александр на деле был далеко не Александром Матросовым. Его дразнили здесь «башкиром», и не случайно. Башкирский мальчик Шакирьян Мухамедьянов, прошедший полный соблазнов и грязи путь беспризорника, в одном из детдомов сменил свои имя и фамилию. Он носил бескозырку и тельняшку, причем курточку слегка расстегивал, чтобы полоски были видны. Мальчик мечтал о море, большом корабле, ленточках за плечами. Он неплохо играл на гитаре, красиво пел патриотические песни. Он не думал о судьбе обывателя и порядочного семьянина. От младых ногтей он хотел стать героем. Из-за морских своих грез он и выдумал себе красивую, героическую фамилию. Она носила на себе знак детдомовского сиротства: «Кто твой отец, мальчик?» — «Мой отец — матрос и я сын матросов…»
У него были дом и отец в одной из башкирских деревушек. Но родная мать Шакирьяна умерла, когда он был еще младенцем, а с мачехами детям часто не везет. Как уж там получилось, но ушел мальчонка лет шести-семи из дому. Дальше были детприемник-распределитель НКВД в Мелекессе (Дмитровград), Ивановская режимная колония, детдом при ней, где лагерный режим заменял и родительскую ласку, и витамины. В первые дни своего пребывания в режимном детдоме парнишка сбежал в Ульяновский детприемник, да его вернули обратно. Видно,
А в сентябре 1942 года, уже совершеннолетним, он попал в Красно-Холмское военно-техническое училище.
Фатьянову и группе корреспондентов, сопровождавших его на станцию Платовка, сопутствовали метели. Скорее, здесь они беспутствовали. Машина остановилась в чистом поле, и только очень близко подойдя, можно было различить здесь утонувшие в суметах землянки. Такой же студеной и тесной была землянка, в которой год назад жил и учился боевому искусству Александр Матросов. Она была полна молодых бойцов. Алексей был задумчив, немногословен. Он был тих, как в детстве, приходя в церковь. Ему рассказывали, что Александр любил чистить оружие, что старательно, со всем рвением учился стрелять. Поведали, что однажды он один пронес через все поле станковый пулемет, помогая захворавшему напарнику, что тоже было подвигом. Он хорошо учился и должен был уйти на фронт лейтенантом в марте 1943 года. Но по причине дислокационной близости училища к Сталинградскому фронту, этот недоучившийся набор был отправлен через три месяца. Александр попал на фронт рядовым. На третий день своей личной войны с фашизмом он погиб под деревней Чернушка. «Из учеников — сразу в мученики… — думал Фатьянов. — Да вот сразу ли?» — мучительно искал он ответ, и большое сердце его стучало в сетку казарменной кровати так, что, казалось, не дает спать товарищам. «А я — смог бы?..» — и он ощущал телом лет свинцового огня, рвущего человеческую плоть.
…Машина по глубокому снегу возвращалась в Чкалов.
Газетчики дымили козьими ножками, смотрели сквозь щели кузова в широкие оренбургские степи. Говорить Алексею не хотелось. Качка, морозец навевали дремоту. То грезился ему невысокий пехотинец, волочащий на себе пулемет по непроходимым сугробам, то самодельная коптилка в солдатской землянке, и приглушенный разговор молодых голосов, то обрывки стихов наплывали и оставались в памяти, морской как янтарь на берегу…
До этой поездки Алексей хотел связать подвиги Александра Матросова и Ивана Сусанина. Эта параллель проводилась в статьях и очерках, посвященных Александру Матросову. Но он написал балладу. В ней шел снег, как тогда в Платовке, в ней была воля, которую ценить умели не многие, в ней маленький отряд пехоты шел на врага сплоченно, как «друзья»…
По волюшке, воле, По чистому полю Гуляют шальные снега. Сквозь снежную россыпь С друзьями Матросов В атаку пошел на врага…Василий Павлович написал музыку. «Баллада о Матросове» получилась широкой, повествовательной, раздольно-напевной. Она была проста в исполнении, легко запоминалась — ее пели сами бойцы в минуты отдохновения. Балладу разучил ансамбль Южно-Уральского военного округа. Песня впервые прозвучала в той самой Платовке, в Красно-Холмском пехотном училище. В зале сидели и те, кто знал героя, и новобранцы. Гимнастерки, стриженые головы, детские еще лица… Казалось, что эта песня написана про каждого из них.
Думы о фронте
1. Середина войны
С последними листьями тополей из сквера Тополя, с первыми морозцами уехали из Чкалова поздней осенью 1943 года веселые друзья — Иван Дзержинский и Василий Соловьев-Седой. Как и Василий Павлович, Иван Дзержинский любил пошутить, был добродушен и остер на язык. Они будто увезли с собой студеные утреники, созданные специально для поэтов. Канули в бездну прошлого осенние листочки отрывных календарей, улетели военным небом стаи теплолюбивых птиц с холодных вод Урала.