Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад

Клингер Фридрих Максимилиан

— Мой бравый Микелотто, вот уже пять лет, как мой отец занимает папский престол, а я все еще не стал тем, чем я мог бы стать, если бы мы действовали умнее. Он сделал меня сначала епископом, потом кардиналом. Но что все это для духа, жаждущего подвигов и славы? Моих доходов едва хватает на самое необходимое, и я лишен возможности достойно награждать друзей, оказавших мне существенные услуги, как того желало бы мое сердце. Ты сам, Микелотто, разве не служишь тому примером? Скажи, мог ли я выплатить тебе хотя бы часть того великого долга, который лежит на мне в благодарность за твои услуги? Неужели нам так вот вечно сидеть и ждать, пока случай или счастье не сделают чего-нибудь для нас, не имеющих смелости стать хозяевами своей судьбы? Неужели ты думаешь, что жизнь, которую я влачу в консистории и церкви, достойна человека, подобного мне? Разве я рожден для этих поповских дел? Если бы по непонятной причине природа не создала моего брата Франческо раньше, чем меня, разве я не получил бы все те почетные должности, которые

одни дают возможность осуществить великие замыслы? Разве ты, мой верный Микелотто, был бы тогда тем, что ты есть теперь? Разве умеет мой брат использовать все преимущества, которые дают ему, с одной стороны, папа, а с другой — удача? Поставь меня на его место, и имя мое скоро станет известно всей Европе! Меня природа создала героем, а его, слабого и нежного, — попом. Следовательно, мы должны исправить проклятую шутку, которую сыграла с нами судьба, если только мы хотим выполнить назначение, данное нам природой. Посмотри на нас обоих! Кто скажет, что мы — сыновья одного отца? Ну и что же из того, что он мне брат? Тот, кто хочет возвыситься над другими, должен преодолеть все препятствия и попрать жалкие узы природы, любви и родства. Да, если ты мужчина, ты должен быть готов к тому, чтобы обагрить свои руки кровью тех, кто самым своим существованием сковывает твой рвущийся вперед дух. Так делали все великие люди, так поступил и основатель бессмертного Рима^{82}. Для того чтобы Рим стал таким, каким он рисовался его вещему духу, должен был погибнуть его брат. Для того чтобы Чезаре Борджа стал великим, должна пролиться кровь его брата. Благодаря мне Рим вновь должен стать великой императорской резиденцией, а мой отец должен держать лестницу, по которой я буду взбираться вверх. Потом я разобью престол святого Петра, на котором он сидит, престол, освященный обманом. Я освобожу народ от постыдного ига духовенства и снова превращу его в народ мужей и героев. Так пусть же умрет тот, кто стоит на моем пути и мешает мне показать всему миру, на что мы способны!.. Я мог бы и сам, не вызвав ни малейшего подозрения, убить его под покровом ночи, но я хочу предоставить это тебе, чтобы ты получил еще большее право делить со мною мое будущее величие и счастье. Завтра я еду в Неаполь и буду в качестве легата присутствовать при коронации короля. Моя мать Ваноцца, которой, между нами говоря, уже надоело видеть своего энергичного Чезаре только кардиналом и которая уже давно поняла, что я способен на подвиг, разожгла во мне желание совершить его. Сегодня вечером она устраивает прием, на котором буду я, будет мой брат и будут наши друзья. Поздно ночью брат отправится к одной нам обоим знакомой куртизанке, и я плохо знаю моего Микелотто, если Франческо вернется в свой дворец. Меня зовут Цезарем^{83}, и я хочу быть всем или ничем.

Микелотто схватил руку кардинала, стал благодарить его за оказанное доверие, привел многочисленные доказатель ства своей верности и преданности и удалился, чтобы предупредить своих помощников о поручении.

Фауст и дьявол также получили приглашение на этот ужин. Среди гостей царило веселье. В этот вечер Франческо был особенно нежен с братом, но решение Чезаре осталось непреклонным. После ужина он простился с матерью и отправился в Ватикан, чтобы выслушать последние распоряжения папы. Франческо пожелал проводить брата, чтобы еще несколько минут побыть вместе с ним. Фауст и дьявол последовали за ними. Вскоре Франческо расстался с кардиналом, шепнув ему на ухо, куда он намерен отправиться. Кардинал, смеясь, пожелал брату удачи, обнял его и простился. Он поспешил в Ватикан, закончил там свои дела, встретился на условленном месте с убийцами и дал им указания. Фауст остановился в Риме у сестры одного principe [14] , и дьявол, знавший, что развязка мрачной драмы близка, устроил так, что они с Фаустом оказались на берегу Тибра как раз в тот момент, когда Микелотто велел бросить в реку труп убитого герцога. Фауст хотел кинуться на убийц, но дьявол удержал его, сказав:

14

Князя… (итал.).

— Не подходи к ним и не шуми, чтобы никто тебя не заметил, — их в Риме тысячи, а находясь в Ватикане, даже со мной, ты рискуешь жизнью, если только они заметят, что ты за ними наблюдаешь. Убитый, которого они бросили в воду, — Франческо Борджа, убийца — его брат, и то, что ты сейчас видишь, — только пролог к тем злодеяниям, которые когда-нибудь удивят даже ад.

Он раскрыл перед Фаустом весь мрачный заговор и пересказал ему речь кардинала, обращенную к Микелотто. Неожиданно для дьявола Фауст ответил холоднее, чем тот ожидал:

— В конце концов я меньше, чем ад, удивляюсь их поступкам. Чего еще и ждать от семьи, где отец кровосмесительствует с дочерью, а его сыновья — со своей сестрой? Папа зовет себя непогрешимым, наместником бога на земле. Люди этому верят, и тот, кто поставил его на это место, по-видимому доволен его поступками. Так что же могу сказать я, Фауст, от которого церковь требует поклонения папе? Но, дьявол, на того, кто скажет мне еще хоть одно

доброе слово о людях, я кинусь как дикий зверь. Идем спать! Ты прав: в сравнении с нами, особенно с теми из нас, кто носит рясу, дьявол — просто глупец. О, почему я не родился в счастливой Аравии, где пальма была бы моим кровом, а природа — моим богом!

13

Весть об убийстве герцога Гандии быстро распространилась по Риму и по всей Италии. Папа, потрясенный и подавленный, предавался такому безумному отчаянию, что трое суток не ел и не пил. Когда же труп Франческо был наконец найден в Тибре, папа дал строгий наказ во что бы то ни стало найти убийц. Дочь папы, которая догадалась, кем был нанесен удар, немедленно сообщила своей матери Ваноцце о строгом повелении Александра, и та на следующую ночь отправилась в Ватикан. В эти траурные дни одному только дьяволу, пользовавшемуся особым благоволением папы, дозволялось находиться в его покоях. При появлении знатной матроны он немедленно удалился, отыскал Фауста, утешавшего Лукрецию, и повел его к двери, ведущей в папские покои, чтобы он мог подслушать разговор папы с Ваноццей.

Подойдя к двери, они услышали, как папа говорил:

— Кардинал — братоубийца! А ты, их мать, сообщаешь мне об этом так холодно, как будто Чезаре отравил кого-нибудь из рода Орсини или Колонна! Вместе со своим братом он убил и свое доброе имя, до основания разрушил то величественное здание, которое я стремился воздвигнуть при помощи моей семьи. Но этот смельчак не уйдет от моего наказания и моего мщения!

В а н о ц ц а: Родриго Борджа, ты спал сначала с моей матерью, потом со мной, теперь ты спишь с нашей дочерью, и кто перечислит имена всех тех, кого ты тайно велел убить и отравить? И все же ты — пана. Рим трепещет перед тобой, весь христианский мир поклоняется тебе и зовет тебя непогрешимым. Видишь, как много зависит от того, какое положение занимает человек, совершающий преступление. Я — мать их обоих, Родриго, и я знала, что Чезаре убьет Франческо.

П а п а: О ты, бесстыдная!

В а н о ц ц а: Да, я такая, но такой я стала благодаря твоей школе. Холодный, медлительный, слабый Франческо должен был уступить место пламенному, энергичному Чезаре, чтобы именно он осуществил тот блестящий план, о котором ты говорил мне, вступая на панский престол. Франческо был рожден, чтобы стать монахом; Чезаре же судьбой предназначено быть героем. Поверив пророчеству, я дала ему это имя^{84}. Только он способен уничтожить всех мелких и крупных тиранов Италии и завоевать корону. Он должен стать гонфалоньером^{85} папского престола и сделать Борджа повелителями всей Италии. Разве ты не этого хочешь? Или ты убивал и отравлял только ради одного Франческо? Какая польза была бы нам от этих преступлений, если бы Чезаре остался кардиналом, а убитому им трусу пришлось бы когда-нибудь отстаивать вашу добычу? Когда тебя не станет, защиты я могу ждать только от Чезаре, который уважает свою мать, а тот холодно пренебрегал мною и искал только твоего расположения, в надежде на твою помощь. Чезаре понимает, что женщина, подобная мне, сумевшая родить героя, сумеет и указать ему путь к бессмертию. Успокойся, Родриго, будь мудр и знай, что руку, которая убила твоего любимца, направляет такой смелый дух, что она не пощадит и отца, если он посмеет сорвать покров с этого убийства, вызванного необходимостью.

П а п а: Величие твоего духа, Ваноцца, заражает меня и в то же время пугает. Франческо мертв, а Чезаре жив. Пусть он живет, пусть будет первенцем! Он станет великим, раз того желает сама судьба.

Папа позвонил, велел подать ужин и окончательно развеселился.

Ф а у с т: Дьявол, избавь мир от этого чудовища! Иначе ты на себе испытаешь ярость, которую вызывает во мне само его существование.

Д ь я в о л: Ты опять, как истинный сын праха, говоришь бессмыслицу. Ты забыл, кто этот человек, чей он наместник на земле? Ты забыл, кто я, каковы мои возможности и права?

Ф а у с т: Ты должен!

Д ь я в о л: Иди и охлади свой пыл в объятиях его распутной дочери. Радуйся, что ты столь близок с тем, кто обладает властью. Быть может, эта близость принесет тебе пользу в день Страшного суда.

14

О Франческо забыли. Папа был занят только одной мыслью: какая же арена действий больше всего соответствует отважному духу Чезаре, где он сможет найти наиболее достойное применение своим могучим силам? Чезаре между тем короновал неаполитанского короля руками, обагренными кровью брата, и это вызвало в душе Фридриха Неаполитанского мрачные предчувствия, которые впоследствии полностью оправдались^{86}.

Дьявол позаботился о том, чтобы Фауст был осведомлен обо всех подробностях, и тот, злобно смеясь, смотрел, как кардиналы и все послы Испании и Венеции (им также было все известно) вышли к городским воротам навстречу братоубийце и в полном составе консистории, с триумфом проводили его на аудиенцию к папе, который принял сына чрезвычайно приветливо. В день возвращения Чезаре Ваноцца сняла траур и вечером устроила празднество, на котором присутствовала вся римская знать.

Вскоре после этого Чезаре сбросил опротивевшую ему кардинальскую шляпу, сменил ее на меч и был торжественно посвящен в гонфалоньеры папского престола.