Фавн на берегу Томи
Шрифт:
Губернатор, доктор и девушки свернули в переполненный публикой зал, а Бакчарова увела под руку Анна Сергеевна вверх по парадной лестнице, предварительно вооружившись светильником. Поднимаясь по неудобно узким ступеням, учитель слышал, как внизу беспокойно дважды звякнул колокольчик и в собрании водворилась тишина. До слуха учителя донеслось:
— Уважаемые братья, прошу всех встать!
— Приветствую и я вас, достопочтенные мои гости, все уважаемое собрание, и тебя приветствую, смиреннейший слуга, поставленный церемониймейстером…
Дальнейших
— Достопочтенный господин учитель, — обратилась к нему переодетая барышня, — вы имеете право снять повязку со своих глаз только тогда, когда всякий шум и даже малейший отзвук моих шагов прекратятся.
Дверь скрипнула, послушный учитель немного подождал, потом перекрестился и испуганно снял повязку. Комната была невелика, без окон, с очень низким, прогнувшимся от сырости потолком. Дверей, через которые он был введен, тоже не было видно, поскольку все стены были обтянуты черными тканями. К тому же комнатка была едва освещена. В углу учитель увидел берцовые человеческие кости и череп, из глазных впадин которого выбивалось пламя горевшего в нем спирта, тут же были книга в чеканном железном переплете и песочные часы — те самые, что учитель видел на комоде у Человека! Вдруг взгляд его упал на стоящий в углу человеческий скелет с табличкой в костяных руках: «Бакчаров, ты сам таков будешь». Это последнее замечание заставило его вскрикнуть.
Тут же на его вопль в комнату пробралась Анна Сергеевна. В руке ее была обнаженная шпага.
— Вы посажены были в мрачную храмину, освещенную слабым светом, блистающим сквозь печальные останки тленного человеческого существа. С помощью сего малого сияния вы не более увидели, как токмо находящуюся вокруг вас мрачность и в мрачности сей — цену своего бренного жития.
Она дотянулась до люстры и поочередно потушила три огонька. Стало еще мрачнее, и только глазницы черепа мерцали голубыми огоньками в углу.
— Итак, отныне тьма! — торжественно, прошептала она. — Теперь же в знак послушания сей тьме испытуемый должен позволить завязать себе глаза, в знак отвержения гордыни — снять одежды, эти отличия земной жизни, в знак щедрости — отдать все деньги и драгоценности.
После этой речи девушка собственноручно раздела потерявшего всякую волю бледного худосочного учителя, сняла с него нательный крест, третий раз завязала ему глаза. Затем взяла под руку и, приложив к его груди сверкающее острие шпаги, совершенно нагого вывела из темной комнаты в коридор.
— Труден путь добродетели, — отвлеченным голосом объявила она и повела учителя коридором, заваленным стульями, рамами, стремянками, коврами и другим хламом. Так он и шел босой, костлявый, безвольный, неуверенно ступавший с завязанными глазами. Несмотря на длань юной руководительницы, учитель то и дело спотыкался, и каждый раз острие шпаги Анны Сергеевны слегка касалось его груди.
— Каменные крутизны, в неизвестные глубины нисходящие скользкие
Бедный, напрочь перепуганный учитель, спотыкаясь, брел через этот зловещий погром под таинственное ритуальное пение. Так они дошли до дверей гостиной, и Анна Сергеевна тремя ударами в дверь попросила доступа посвящаемому. Песнь смолкла. Дверь приоткрылась, и стерегущий ее губернатор торжественно вопрошал:
— Кто нарушает покой наш?
— Свободный муж, который желает быть избранным в почтенный Орден, — ответила девушкаДомино от имени ведомого.
Двери распахнулись, и ссутулившийся учитель оказался в пространном проходе. Из гостиной послышались несдержанные дамские хохотки.
— Как звать? — тихо и мрачно вопросил чейто новый голос.
— Свободный муж Дмитрий, о великий магистр, Дмитрий Бакчаров, — ответила Анна Сергеевна за учителя, все еще находящегося под острием ее шпаги.
— Сколько отроду лет? — спросил таинственный магистр.
— Двадцать восемь, великий магистр, — ответила поручительница.
— Где родился?
— В России, великий магистр.
— Где жительство имеет?
— Ныне в граде Томском обосновался.
Еще не отзвучал последний ответ, как магистр воскликнул:
— Впустите его!
Со стороны публики то и дело доносились короткие, усилием сдерживаемые смешки.
— Слышите, любезные братья, что этот свободный от церковных уз человек в намерениях своих тверд, — тихо сказал магистр. — И что он добровольно соглашается посвятить себя нашему подчинению. Согласны ли вы на то, чтобы он был принят в общество наше?!
Все гости хором троекратно ответствовали: «Ей, тако!»
И магистр воскликнул:
— Преклоните колена ваши пред жертвенником нашим, подайте правую руку.
— Вы это мне? — едва держась на ногах, переспросил учитель.
Зал взорвался хохотом.
— Тихо! — свирепо потребовал молчания магистр.
Бакчаров левым коленом осторожно опустился к полу и почувствовал под ногой мягкую подушечку. И тут к обнаженной его груди приставили холодный металлический циркуль.
— В присутствии великого строителя мира и пред достойнейшими мастерами, которые слушают вас, вы клянетесь и берете великое обязательство: действовать согласно обязанностям вверяемой вам должности.
— Узрите нас впервые! — торжественно сказал магистр.
Тут с учителя сорвали повязку и перед несчастным вспыхнули три магниевые фотовспышки, от чего он с криком повалился на паркет, зажав руками глаза. Когда в гостиной стих смех и вновь воцарилась тишина, он увидел, что находится в полутемной, большой комнате, освещенной лишь пламенем сжигаемого на языческом жертвеннике спирта. С одной стороны его окружали люди в масках, устремляющие к нему обнаженные шпаги, с другой — восседая на дубовом троне, надменно наблюдал за ним сам Иван Александрович Человек!