Фавор или Бабушкин Внук (сборник)
Шрифт:
В который раз Натан пытался представить себя, живущим в Израиле. Пытался вообразить, как они переедут сюда с Аней. Снимут квартиру, обязательно окнами на Фавор. Чтоб из его кабинета была видна и долина в рассеивающемся тумане, и стаи птиц в небе, и облака, обволакивающие горы.
И пусть по утрам стонет муэдзин. И бьют колокола в соборах. И частенько воют сирены полицейских машин. И круглые сутки гремит музыка в домах арабов и горских евреев. И в магазинах обсчитывают. И безбожно обманывают таксисты...
После многих лет жизни в Нью-Йорке, израильская жизнь теперь казалась
Виды на Фавор, конечно, хороши. Но как раздражает эта бесконечная болтовня всех вокруг! Повсеместные попытки обмана ради одного несчастного шекеля! Невыносимая жара днем! Мусор. Везде нужны взятки, подарки, знакомства. Восток.
Гуляя по пыльным улицам, приглядываясь к прохожим, заходя на базары, в банки и духаны, заводя случайные разговоры с официантами и продавцами, Натан в который раз ловил себя на мысли, что его тянет домой. Сам не заметил, как Нью-Йорк стал ему родным городом.
Глава 6
– Привет! Лаба дена!*(приветствие по-литовски) Шалом! Молодец, Натик, что позвонил. Сколько же лет прошло с тех пор, как мы не виделись?
– Пять.
– Вот так да! А ты, чувакас**, почти не изменился за эти годы.
(**Чувакас – литовский молодежный жаргонизм. Производное от русского слова «чувак».)
– Ты тоже. Только, гляжу, появились морщинки на лбу.
– Да, брат. У нас в стране сам видишь, какая жизнь. Балаган! Все на нервах.
Они похлопывали друг друга по плечам, улыбались. Томас – ростом чуть выше Натана и пошире в плечах. Он был в шортах и футболке. В руке держал снятые солнцезащитные очки.
– Сядем здесь или хочешь пойти в более серьезное место? – спросил Томас. – В ресторан или в стриптиз-клуб? У нас тут все это тоже есть, не хуже, чем в твоей Америке. Знаешь, что сказал Бен-Гурион, когда к нему прибежали перепуганные министры с новостью, что в Эрец-Израэль – на Святой Земле! – арестованы первые бандиты и проститутки?
– И что же сказал Бен-Гурион?
– Сказал: Барух Ашем, слава Богу! Значит, Израиль стал нормальным государством. В нормальной стране, говорит, должны быть не только свои праведники, но и свои преступники. Вот так. Ладно, где же мы приземлимся?
– Давай пока обойдемся без ресторанов и стрип-баров. Вон подходящее местечко, – Натан кивнул в сторону открытого кафе неподалеку, и приятели направились туда.
Томас – друг детства и юности, в Вильнюсе жили в одном пятиэтажном доме, учились в одном классе. Отец Томаса был литовцем, мать – еврейкой. Внешне Том был похож на отца: такие же простоватые черты лица, светло-русые волосы и серо-голубые глаза. Элегантные, густые усы. По темпераменту, однако, пошел не в уравновешенного, флегматичного отца, а в мать: такой же, как и она, деятельный, с живым умом.
Том был практичен и хитроват, в Натане же ценил его стремление к утонченности во всем, доходящее до самолюбования, и его любовь к независимости.
Когда-то они были верными друзьями. Том был готов за Натана в огонь и в воду. Заступался за
Родным языком Томаса был русский, но густо нашпигованный литовскими жаргонными словечками, всякими там «чувакас, ништякас, лохас».
Он окончил автодорожный техникум. Но по специальности работал недолго и подался в коммерцию: пробовал что-то продавать сам, пока не связался с каким-то аферистом, который сбывал угнанные автомобили. Был арестован, посидел в следственном изоляторе, к счастью, от тюрьмы отвертелся. И уехал с родителями в Израиль.
Теперь жил в Хайфе, где они сейчас и встретились.
...На столике стояли два бокала с холодным пивом, в блюдцах поблескивали оливки.
– Ты надолго в наши края? – спросил Том.
– Не знаю, что и ответить. У меня открытый билет. Планировал на две недели. Но бабуля стала плакать, просит, чтоб побыл с ней еще. Наверное, останусь ненадолго. Жалко ее.
– Сколько бабе Лизе годов-то? И с головой у нее все в порядке? Вот это женщина, уважаю! Хоть она и не любила меня никогда. Помнишь, как она когда-то вмешалась и расстроила мой роман с твоей Светкой? Н-да... Спрашиваешь, как мои предки? Слава Богу, все ништякас. Отец подрабатывает – помогает одному арабу устанавливать кондиционеры, мама присматривает за детьми в ортодоксальной семье. Они сейчас отправились в круиз по Средиземному морю, жаль, что ты не повидался с ними. А как твои, в Канаде?
Расспросы о родных чередовались с воспоминаниями детства и юности.
– А помнишь «сделку века»: как мы поменяли мой магнитофон на мотоцикл? Потом ездили на нем вокруг дома ночью без глушителя, и сосед грозился вызвать ментов. А мы ему: «Атсипрашау, извините, чувакас, но в мотоцикле мотор очень старый»... А помнишь, как пошли в поход, напились и решили переплыть Неман? Ты еще, пьяный, ругался с капитаном какого-то корабля, прямо на фарватере, мол, что тебе плавать мешают. Ха-ха-ха!..
– Да, было дело...
– Я слышал, что ты стал писателем. Это правда?
Натан поморщился: в доме престарелых у бабы Лизы все просят его книгу с автографом. Старушки из Аргентины и Румынии, не знающие русского и почти не владеющие английским, – и те просят. Раввин, который приходит в дом престарелых по пятницам перед Шаббатом, чтобы зажигать там свечи и читать субботнюю молитву, узнав, что Натан – писатель, тоже попросил у него книгу. И медсестры, и санитары. Словом, баба Лиза «раскрутила» своего внука. Не сходя с места.
Официантка из бара, где он часто пьет кофе, вчера спросила: «Вы – Натан Армель?». Оказывается, она читала его роман и узнала Натана по фотографии на его сайте. И рассказала об этом подружкам-официанткам. Вот так приходит земная слава...
– Да, пишу, пачкаю бумагу... Расскажи лучше о себе. Чем занимаешься?
Том обратил улыбчивое лицо к солнечным лучам, проникающим под парусиновый навес. Снова надел солнцезащитные очки.
Эти постоянно снимаемые-надеваемые очки сейчас немного раздражали Натана. Как раздражала его и новая манера Тома часто оглядываться по сторонам. Будто бы он кого-то ждал или от кого-то скрывался.