Фавор или Бабушкин Внук (сборник)
Шрифт:
Натан не сводил глаз с удаляющейся фигуры в голубом халате. Еще шажок. Еще... Скорчил гримасу, чтобы задержать набежавшие на глаза слезы.
ххх
– Ничего не понимаю. Все мужчины – бандиты, все женщины – проститутки. Кошмар, да и только, – баба Лиза отложила закрытую книгу. На салфетку рядом опустила свою большую лупу с черной пластмассовой ручкой. – Неужели это кто-то читает?
– Да, читают. Ты немного отстала от жизни, бабушка. В моих книгах еще все изображено романтично, даже старомодно.
– Не понимаю и понимать
Зал уже опустел. Клетка с канарейкой была завешена. Уборщица вытирала столы.
– Ты молодец, что начала ходить, – Натан вдруг взял руку бабы Лизы. Хотел сказать ей о том, как гордится ею.
Она улыбнулась. Посмотрела на него так, будто увидела впервые:
– У тебя появились седые волосы. Ты очень... – запнулась, как будто не могла подобрать нужное слово. – Ты очень изменился за последние годы. Стал более терпимым к людям. Стал мужчиной... – накрыла его руку своей ладонью. – Ладно, уже поздно. Тебе пора идти. Отвези меня в мою квартиру. Там уже Фейга ждет. Будем с нею вести ночные дебаты о том, кто какой грех в жизни совершил. Нам есть о чем вспомнить. Будем каяться. Может, Бог услышит. Услышит, как считаешь? – в ее голосе как будто звучала скрытая тревога.
– Не знаю. Должен услышать.
– Представляешь, иногда с ней так разговоримся, так распереживаемся, что потом не можем заснуть. Ворочаемся до утра. Нужно попросить Суру, чтоб увеличила мне дозу снотворного.
– Ты пойдешь сама или тебя отвезти? – спросил он.
– Повези. Я сегодня уже находилась за день. Устала.
Натан помог бабе Лизе осторожно переместиться из обычного кресла в инвалидную коляску. Повез ее по коридору в палату. Смотрел сверху на ее маленькие, опущенные плечи под халатом. На ее седые, редеющие волосы. Теперь, когда был взят обратный билет на Нью-Йорк, о чем баба Лиза еще не знала, он испытывал к ней сильную жалость и даже новое чувство, похожее на любовь...
Здесь, в доме престарелых, он впервые с предельной ясностью осознал то, что бабушка не бессмертна. Что и он тоже, как и другие люди, независимо от возраста, – ВСЕ стоят перед великой тайной Вечности. И в свете этого «открытия» такими нелепыми, мелочными, глупыми! – теперь казались ему все его прежние обиды, претензии, скорые суды...
По дороге Елизавета Марковна бросала взгляды в раскрытые двери других палат-квартир – любопытно, что делается у соседей?
– Да, чуть не забыл тебя предупредить: я завтра не приду. И послезавтра тоже, – промолвил он, когда «въехали» в комнату.
Там, на одной из кроватей, лежала Фейга, постель бабы Лизы уже была расстелена.
Над кроватью бабы Лизы висела знакомая свадебная фотография – баба Лиза с дедом Натаном. Она – в белом платье, волосы завиты, губы улыбаются, как улыбаются и глаза. И дед Натан – в костюме и при галстуке, слегка склонившись к жене.
Этот снимок всегда в памяти Натана вызывал строфу из стиха Блока:
«Я и молод, и свеж, и влюблен,
Я в тревоге, в тоске и в мольбе,
Зеленею, таинственный клен,
Кстати, на стене возле кровати Фейги – похожая фотография, где молодая женщина лет двадцати, тоже полная жизни, рядом с мужчиной в гимнастерке...
– Куда это ты собрался? – баба Лиза насторожилась. – И почему на три дня?
– В Эйлат, с туристической группой.
– Неправда. Ты едешь с Томасом. Я же знаю, что ты едешь с этим бандитом! – ее лицо стало суровым.
– А даже если и с Томом? Что с того? Он – мой друг детства, – сердито ответил Натан, досадуя в душе на свою болтливость: зачем сказал ей про недавнюю встречу с Томом? Попутно, в очередной раз поразился и проницательности бабушки. Ничего от нее не утаишь!
– Натанчик, внучек. Пожалуйста, прошу тебя, – она перешла на плаксивый тон. – Не едь. Это добром не кончится. Твой Том сидел в тюрьме в Литве и здесь тоже непонятно чем занимается. Он тебя втянет в беду...
– Не волнуйся. Все будет хорошо.
Фейга, до сих пор неподвижно лежавшая на кровати, повернула к нему лицо:
– Сыночек, бабушку нужно слушать. Никуда не едь. Иначе тебя застрелят, и ты будешь лежать в яме.
– Замолчи! Чтоб твой язык отсох! – взорвалась на Фейгу баба Лиза. Снова посмотрела на Натана, но уже твердо. – Знай: если ты поедешь, то в живых меня не застанешь, – и потянулась к кнопке кровати, чтобы вызвать медсестру.
...– Ой, больно. Как больно... – доносилось из палаты, когда пришедшая медсестра укладывала бабу Лизу в кровать. – Как же все это выдержать?..
Глава 12
Многие магазины Хайфы еще были закрыты. Но дороги, слишком узкие для города с таким количеством машин, уже были запружены автомобилями, в некоторых участках возникли пробки. В такую-то рань!
– Значит, план сегодняшнего дня таков: сперва делаем бизнес, кое-куда заедем и кое с кем повидаемся. Это много времени не займет, к обеду управимся. Потом заправляем полный бак и... – Томас присвистнул. – Прямым ходом – в Эйлат. Номер в отеле забронирован, все ништякас. Кстати, ты не забыл взять свою книгу? Будет мне что почитать на отдыхе.
Они вышли из кафе и направились к машине Тома, припаркованной неподалеку. Но шли почему-то не по прямой, а свернув в какой-то переулок.
– С каких пор ты ходишь лабиринтами? – спросил Натан.
В глубине его души все же шевелился нехороший червячок. Уж слишком разнервничалась баба Лиза перед его уходом. Понятно, что не хотела лишаться его присутствия, каждой крупицей которого так дорожила после стольких лет одиночества. Вот и устроила сцену.
«Ты меня видишь в последний раз! Все, я умру! Прощай, внук!..» Сколько раз баба Лиза произносила эти роковые слова в разных случаях, вытирая при этом слезы, и тянулась к Натану своими пухловатыми руками, привставая на цыпочки. Натан послушно наклонялся, чтоб бабушке было легче. Он уходил в армию – баба Лиза поцеловала его «перед смертью» (своей); уезжал в Америку на год – баба Лиза за столом произнесла тост, в который вплела неизменный мотив своего «умирания», из-за чего все гости взгрустнули; приезжал в Израиль проведать родных, баба Лиза встречала его со словами: «Какое чудо: я дожила в этот раз», а провожала: «Прощай, теперь уже навсегда...»