Фавор или Бабушкин Внук (сборник)
Шрифт:
– Ой! Как болит! Сура! Дай таблетку! – стонет баба Лиза, и медсестра из «дежурки» отвечает, что сейчас принесет.
– Ты хотя бы попробуй встать на ноги. Вот увидишь – у тебя получится, – уговаривает ее Натан.
– Разве ты можешь понять мою боль? Где мне взять сил почти в девяносто лет, а? Я, даже когда руку поднимаю, то задыхаюсь от усталости. А тут – подняться на поломанную ногу! Ох, зачем я не умерла во время операции... А ты меня совсем не жалеешь. Даже не можешь посидеть рядом со мной пять минут. Вечно куда-то убегаешь...
– Что же
Баба Лиза и не нуждается в переводчике:
– Конечно, буду пробовать. Разве у меня есть другой выход?
ххх
Соседка бабы Лизы – Фейга. Она соседка по палате и по столовой, в зале они тоже сидят за одним столом.
Фейга – новичок здесь, появилась несколько месяцев назад. Она тучная, как будто бы вся отекшая. Розоватые мешки под большими заплаканными глазами. С головой у нее определенно уже не все в порядке, но еще не до такой степени, чтоб попасть на третий этаж.
Волосы у Фейги всклокочены, верхние пуговицы халата часто незастегнуты. Она то печальная, то сердитая. Хоть и соображает плохо, но достаточно для того, чтобы понять, что очутилась в доме престарелых.
Несколько раз в неделю к ней приходит дочка. Дочке лет шестьдесят. Входя в зал, широко и как-то неестественно улыбается всем – и медсестрам, и старичкам. Очень громко со всеми здоровается. Наверняка, ей непросто идти по этому залу под пристальными взглядами всех сидящих. Стыдно. Поэтому и улыбается так.
Фейга явно не любит бабу Лизу. Сидя за столом, ни с того ни с сего начинает извергать на нее громы и молнии:
– Ты – стукачка! НКВДистка! Из-за тебя люди сидели в тюрьме! Еще ты работала бухгалтером: подделывала документы и брала взятки! – О, начинается. Лучше на себя посмотри, что ты натворила в своей жизни, – хмуро отвечает ей баба Лиза.
Натан недоуменно смотрит на обеих. Откуда Фейга знает такие подробности из жизни бабы Лизы? Неужели психически нездоровые люди обладают способностями видеть прошлое и предсказывать будущее?
– Что я? Что я? – громко отвечает Фейга. – Я честная. Я сидела в лагере, ела баланду. Работала в колхозе. Любила мужчин. Рожала, делала аборты. Я и сейчас хочу любить мужчин!
– О-о, Фейга хочет замуж! Вы слышали последнюю новость? Фейге нужен мужчина. С хорошим органом. Девочки, готовьтесь: скоро будет хупа. Фейга, надеюсь, ты меня тоже пригласишь на свадьбу? – спрашивает ее женщина по имени Сима.
Крупная, как слон, с очень распухшими ногами из-за нарушения работы эндокринных желез, Сима еще относительно молода – ей нет семидесяти. Она совершенно одинока: муж умер, дочка давно живет в Австралии. Покряхтывая, Сима ходит по залу, уперев руку в широкую поясницу. Шаркает по полу туфлями, разрезанными сверху, чтоб их можно было как-то натянуть на распухшие ноги.
– За кого же мы выдадим Фейгу замуж? Рива, у тебя нет приличного парня для
Ицик сидит на стуле, безучастными, совершенно пустыми глазами смотрит перед собой. Его уже кормят с ложечки.
– Ицик, у меня есть для тебя невеста. Тебе нравится Фейга? – спрашивает Сима, кладя свою лапу на плечико Ицика. – Ты согласен? Вот и договорились. Только смотри, храни ей верность и не изменяй, – хохотнув, Сима отходит от Ицика. – Боже, здесь все сумасшедшие. Я скоро сама стану сумасшедшей. Нужно бежать отсюда, бежать...
– Нет, Ицик для меня очень старый, он уже «баклажан», – пытается шутить Фейга. – Иди сюда, сыночек, – подзывает она Натана. – Скоро придет мой сын. Он – известный математик, профессор в Иерусалимском университете. Он очень занят, поэтому не может придти ко мне. Мой сыночек очень меня любит, очень. Он так не хотел, чтоб я сюда шла...
– Ты – дрянная мать! – вдруг шипят на нее две старушки, до сих пор мирно сидевшие за соседним столом. – Ты думаешь только о себе. Ты что, хочешь испортить своим детям жизнь? Как бы они могли за тобой ухаживать, если им нужно работать? Или они должны ради тебя пожертвовать своими семьями?
– Нет, нет. Я хорошая мать, хорошая. Я думаю о своих детях, только о них. Я их очень жалею. Поэтому я согласилась сюда придти. Сама попросила дочку, чтоб отвела меня сюда, – доказывает Фейга, и слезы в два ручья льются из ее больших мутных глаз.
– Бедная, бедная, бедная... – тихо повторяет баба Лиза. Не глядя на Фейгу, незаметно смахивает слезинку, бегущую по щеке. – Ей еще нужно будет привыкать, долго привыкать, пока смирится и успокоится, пока перестанет себя растравливать этими мыслями... – Но общее настроение захватывает и ее: – Ой, нога! Сура, дай таблетку! Умру от боли!
Весь зал приходит в движение. Будто бы по тихой воде прошел огромный корабль и поднял высокие волны.
– Не могу больше этого выдержать! Замолчите вы все! Неблагодарные! Вас тут кормят, поят, моют ваши задницы, а вы еще чем-то недовольны! Фейга, замолчи, а то Ицик передумает и не женится на тебе. Баба Лиза, хватит, у меня от твоей ноги уже голова болит. И все вы замолчите! Вас всех нужно отправить на третий этаж, всех! – возмущается Сима.
– Ой, нога! Су-ра!
– Я хорошая мать, хорошая. Я сидела в лагере, в Норильске!
– Ну так что? А я в Треблинке!
Даже Ицик – и тот, вышел из окаменелости и приподнял голову.
– Все, девочки, довольно, не надо ругаться, – призывает всех, как малых детей, медсестра, поднявшись со своего стула в «дежурке».
Опытным взглядом определив, кому сейчас нужна ее помощь, подходит к Фейге. Гладит ее:
– Не плачь, дорогая, не плачь. Они все тебя любят. Но им самим тоже трудно. И дочка твоя тебя любит. И сын. Он к тебе скоро придет, просто он очень занят. У них же, у профессоров, сама знаешь, какая напряженная жизнь. Все будет хорошо, все будет бэсэдер...